Дочь Роксоланы - Эмине Хелваджи

Внутренние палаты, комната благовоний и притираний – вот она где сейчас.

Это не покои хасеки, где Орыся только что (или не только что?) находилась, а соседнее крыло. То, где расположены их с Михримах комнаты.

Девочка сначала сообразила это (зрение проснулось раньше, чем иные чувства), а потом уже почуяла «толстый аромат». Так они с сестрой шутили, потому что если сплетается целый ворох «тонких ароматов»: амбра, жасмин, мускус, фиалковый корень, розовое масло, – то получается… что? Правильно. Благовоние, которое уместно назвать «запах тяжело навьюченного верблюда в жаркий день после трех фарсангов пути».

С сестрой…

Где Михримах?!

Спокойно. Не спешить, не выдавать тревоги. Еще раз оглядеться, прислушаться.

Да, Орыся лежит на кушетке, застеленной атласным покрывалом. И она полностью одета, лишь туфелек нет на ногах, а еще… еще нет головной повязки вместе с чадрой.

Откинуты ли волосы на виске? Так сразу не понять, но голова Орыси покоится на чьей-то руке. И пальцы этой руки – под волосами, нет ли – касаются того места, где родинка.

Медлить больше нечего, таиться бессмысленно. Орыся пружинисто повернулась на бок – и тут же всхлипнула от облегчения. Оказывается, она лежала на руке Доку, сидящего рядом с кушеткой.

Заметив, что девочка пришла в себя, евнух осторожно высвободил свою ладонь из-под ее головы, столь же осторожно, каким-то несвойственным ему замедленным движением встал, отступил на пару шагов. Это было странно, но, кажется, не свидетельствовало об опасности. Орыся вновь оглядела комнату: никого, кроме нее, Доку и «толстого аромата».

– Как я здесь оказалась?

– Я принес.

– Почему?

– А ты как думаешь? – Доку пальцами левой руки разминал предплечье правой. – Уже не таковы мои девочки, чтобы няня или кормилица на руках их носили. Да еще так далеко, через весь гарем.

– Далеко? – Орыся все еще не могла понять. – Откуда меня нести пришлось?

– Из Блистательного крыла в Младшее. Через два павильона и один двор.

Да, так и есть: последнее, что она помнила, это палаты хасеки, тревожное щебетание служанок вокруг… Значит, приказ хасеки никуда оттуда не выходить отменен?

Хотя в любом случае она сама его не нарушала…

Узкоглазый Ага закончил массировать руку, сделал круговое движение запястьем, придирчиво пронаблюдал за ним и, видимо, остался удовлетворен результатом. Затем осторожно пошевелил лопатками.

Тут только девочка сообразила: у наставника просто все тело затекло. Он, судя по всему, не шевелился с тех пор, как принес ее в покои, опустил на кушетку и сел рядом, держа руку у нее под головой.

– Я… Я что, потеряла сознание? – жарко покраснев, спросила она опасным от стыда голосом.

– Нет, что ты! – Доку-ага даже удивился. – Просто заснула. Так бывает.

– Никогда не слышала о таком, – возразила Орыся. В ее памяти уже снова было все, что предшествовало тому… тому моменту, как потемнело в глазах. Приход черного евнуха, путь через дворец… шипение Пардино… кровавый отпечаток на стене… странные и страшные огоньки в глазах матери… После такого не то что заснуть вот прямо там на месте, наоборот, неделю глаз не сомкнешь!

– Ты много о чем не слышала, – скупо усмехнулся евнух. – Поверь, так действительно бывает. Если человек очень многое пережил за короткий срок, то это все равно что он сильно устал, сверх своего предела. Тут все происходит так, как если бы тело носило тяжести, сражалось, бежало со всех ног. Когда вместо этого разум усиленно ищет выход из гибельной ловушки, он, найдя и выбравшись, изнуревает не меньше, чем замученное усталостью тело. Впрочем, сон окутывает своим плащом и тех, кто отказался искать выход, сдался и замер в ужасе.

– А я разве… – Орысе показалось, что Доку все же что-то недоговаривает.

– Обе мои девочки сегодня вели себя как должно. «Сдался и замер в ужасе» – это не про вас. И уж тем более не про тебя.

Да, он точно что-то недоговаривал. Узкоглазый Ага несравненно владел собой, но Орыся знала его с первых лет своей жизни. А детский ум способен проложить тропку там, где это не по силам взрослой мудрости, – и затем человек может ходить по этой тропке, даже когда взрослая мудрость уже наступила.

Насчет последнего девочка, рассуждая о себе, не сомневалась. Они с сестрой, конечно, уже взрослые. Мама впервые родила, будучи лишь на год взрослее их, – зачатие же, стало быть, состоялось месяцами старше их нынешнего возраста. Это братец Мехмет был, еще не они с сестрой.

Сестра! Наверное, все же что-то случилось с сестрой! Она ведь уже думала об этом раньше!!!

– Где Михримах?!

– С ней все в порядке. – Доку сейчас был спокоен истинно, не напоказ. – Повелитель Вселенной вспомнил: он, как и простые смертные, тоже муж и отец. А теперь осознал, что самое время напомнить об этом всем остальным. И сейчас в присутствии всего цвета своего двора милостиво беседует не только с супругой-хасеки, но и с дочерью. Со своей законной и единственной дочерью. Ближние служанки, Басак-ханум и Эмине-ханум, тоже призваны быть в том зале. Ибо они достодолжно растили султанскую дочь, за что подлежат награждению.

Орыся промолчала. Ей самой было бы трудно определить, почему сердце вдруг сжалось от боли. Ведь все прошло наилучшим образом! Ни о чем ином и мечтать не приходилось! А только что такой исход вообще виделся невозможно, недостижимо счастливой мечтой…

– А молочной сестре султанской дочери, конечно, никаких милостей не причитается… Даже если она не только сестра, но и ближняя служанка.

– Мне до сих пор не удалось понять, кто из слуг в дворцовом штате значится «ближним» официально, а кто лишь называется так. Я, впрочем, и стараний не прилагал.

– Наверное, за молочную сестру получит милость Эмине, кормилица, – предположила Орыся. – Пусть ей и правда достанется что-нибудь дорогое и красивое.

– Пусть, – согласился Узкоглазый Ага. – А ты что, действительно хотела бы сейчас оказаться в том зале? Как доверенная служанка своей сестры?

– О Аллах! – Девочка содрогнулась. – Конечно нет! Вот здорово получилось бы: отец решает поднести этой служанке, допустим, серьги… собственноручно, в знак особой чести… Подзывает, откидывает чадру – и видит мое лицо. А то и Иблисову метку. Ту самую…

Она рывком села на кушетке.

Все хорошо. Все и вправду закончилось хорошо. Никого не погубила Иблисова метка.

– Как думаешь, матушка прикажет наказать меня? Она сказала, что моей вины в случившемся не видит, но на самом-то деле…

– Не знаю, – евнух пожал плечами, – аудиенция у султана продлится долго, завершится великим проявлением милости и щедрости. Возможно, после такого ничья вина уже и не вспомнится. Да ты в любом случае не думай об этом пока.