Свечка. Том 2 - Валерий Залотуха

Никакой идеологии теперь не было.

Была вера.

– Успеем почитать-то? – как бы нехотя спросил Жилбылсдох, обводя яснеющим взором своих потяжелевших от воспоминаний и размышлений товарищей и, не дожидаясь ответа, вытянул из-за пазухи упакованные в целлофан ставшие родными бесценные рукописи.

Ежевечернее их чтение сделалось для обиженных привычным, а после связанного с потопом вынужденного трехдневного перерыва было особенно желанным, и они смотрели сейчас на Жилбылсдоха с тем вниманием и участием, с каким смотрит собака на своего хозяина, достающего из тарелки с супом мозговую косточку.

Читали всегда подряд по паре-тройке листов, начиная с того момента, на котором в прошлый раз остановились.

Были места интересные и понятные, были интересные, но непонятные, но встречались и неинтересные, и непонятные.

Высказывались даже предложения такое не читать, пропускать до интересного, но сразу же были отвергнуты, потому как это все равно что наковырять из батона изюма и забросить в рот: сладко, а в брюхе пусто. И очень хотелось обиженным, чтобы сейчас, в конце квартала, тысячелетия и, скорее всего, конца света выпало чтение понятное и интересное, а может, и подсказывающее, как сложится их дальнейшая жизнь, которая у них, быть может, все-таки случится, если сам Бог решил с ними поговорить.

Начал читать Жилбылсдох и даже крякнул от досады: место было понятное, но не очень приятное, и даже обидное – про козлов. Слово «козел» на зоне находится под полузапретом: применять его в чей-то адрес можно, помня, однако, что обязательно придется за него отвечать, доказывая, что тот на самом деле козлом является. А не доказал – сам козел, получай по полной, вплоть до того, что и в «очко» можешь на ПМЖ отправиться, такие здесь тоже имелись. Зато ко всему личному составу 21-го отряда это слово безнаказанно применялось, потому обиженные его и не любили.

– «И возьмет двух козлов, и поставит их пред лицем Господним у входа скинии собрания. И бросит Аарон об обоих козлах жребий для Господа, а другого жребий для отпущения. И приведет Аарон козла…»

Слушали не очень внимательно…

Но дело было уже не в козлах, а в том, что внимание слушателей стал отвлекать невообразимо чудесный запах жареных котлет. Никто даже сперва не заинтересовался, что это там такое на пне лежит – какой-то бугристый промасленный газетный ком, но запах…

Да нет, не запах, а самый настоящий аромат, который пробил даже самые сопливые и нечувствительные носы и властно требовал признать очевидное: котлеты, это же – котлеты!

И совершенно непонятно было, как они на новогоднем столе вдруг образовались: неужели опять чудо?

Нет, было уже не до козлов…

– Это что у нас такое там это самое? – задумчиво проговорил Жилбылсдох, последним посмотрев туда, куда все давно уже смотрели.

– Надо глянуть! – обрадовался ближе всех находившийся к котлетному эпицентру Гнилов, расценив слова бригадира как призыв к действию и торопливо сдирая с котлет прилипшую газетную бумагу. – Котлеты, что ль?

– Правда, что ль, котлеты? – сделал вид, что не поверил, Жилбылсдох, и следом все сделали вид, что не поверили:

– Котлеты?

– Неужто вправду котлеты?

Гнилов взял одну, осмотрел со всех сторон, втянул носом ее аромат, качнулся от головокружения и ответил на все вопросы с полной определенностью:

– Точно котлеты!

– Откуда ж они взялись?! – воскликнул Жилбылсдох и засмеялся, потому что вопрос был риторический; всем и так было ясно – чудо!

Чудеса начали просачиваться к чушкам еще до того, как они уверовали. Например, мыши, которые взяли и ушли. Как ушли, почему? Для кого-то это был вопрос, но не для обиженных, потому что знали: мыши из «Ветерка» ушли после того, как Дурак прочитал специальную секретную молитву, которую ему его бабка из деревни прислала, но молитва такое дело – не всем ее дано читать, вот Дурак и сдурел окончательно.

Или история с росписью… Рубель намалевал такое, что хоть святых из церкви выноси, но ангелы ночью всю его мазню счистили, мол, пусть лучше будет, как было, чем такое народу видеть, и куполок с крестиком сверху пририсовали, чтоб не было сомнений кто тут руку приложил.

И сразу же вспомнилась давняя история, неведомо каким ветром занесенная в обиженные пределы, о том, как Лавруха читал что-то там вслух Игорьку и ни с того ни с сего стал вдруг рожи корчить, как будто кто там его щекотал, а это не кто-то, а ангел – перышком невидимого своего крыла, чтобы Игорька немного развеселить и, в конечном счете, увести от петли.

Мысль об ангелах возбудила всех чрезвычайно.

Обиженные не задавались праздными вопросами о весе и размере этих невидимых тварюшек, но страстно вопрошали: где те были, когда они воровали, душили, убивали, почему в тот момент под мышками не пощекотали, а еще лучше – треснули бы по башке дубиной, чтобы раз и навсегда охоту к злодейству отбить?

Задавая себе этот вопрос, Суслик бухнулся плашмя на землю и головой своей, боли не чувствующей, об нее, бедную, биться стал, и пена из его рта, как прокисшие щи, поползла.

Тема ангелов оказалась настолько преждевременно-горячей, что решено было ее закрыть и до лучших времен не открывать.

Жилбылсдох здраво тогда рассудил:

– Про ангелов у нас не написано, значит, знать про них нам пока не след.

Но верно, даже вонючие чушки являются прямыми потомками первых райских поселенцев, если то и дело их тянуло на запретное. Ничего в листках не было о рае сказано, но ведь даже о нем размышляли обиженные, когда над залитым фекальными массами пространством зоны такой дикий ветер поднялся, что только держись за что-нибудь, чтобы в дерьмо не бултыхнуться, и вот тогда Зина, как будто он там и жил, и был, и все такое, прямо как Ева какая-нибудь, тоскуя взглядом, сообщил:

– В раю ветра нет. Там тихо…

Повторяем, было это еще до того, как наши последние герои верить начали, а уж когда процесс пошел, чудеса полетели на их ошалевшие головы, как куски шифера с горящего дома – только успевай уворачиваться.

Сидит себе человек, сидит, про него уже все забыли, и вдруг старое дело какое-то всплывает и по нему прибавку срока он получает. «А было?» «Было!» Значит, без обиды…

Но были чудеса и другого рода. Хомяку сны страшные сниться перестали, в которых теща его душила, у Прямокишкина зуб мудрости полез, и даже Почтальон в обратную сторону как будто стал разворачиваться.

Но, пожалуй, самое большое чудо было, когда во время пожара золотой дым винтом из купола поднимался, да такой густой, что и Игорькова креста не стало видно, там показалась икона, та самая, с кинжалами, которую монахи привезли в зону и которая чуть не сделала верующим самого Хозяина, почти что чудотворная – показалась, блеснула кинжалами на прощание и исчезла…

Никто, кроме обиженных, этого не видел, и понятно почему, а первым из обиженных увидел Шиш и увиденным поделился, и позже еще несколько человек задним числом увидели.