Свечка. Том 2 - Валерий Залотуха

Обычно непонятливые, чушки быстро уяснили, что такое чудо. Чудо – это то, чего быть не может, а тем не менее есть, никуда от него не денешься, нравится не нравится, получай, товарищ, по полной!

И никто не говорил уже, что чудес нет, все знали точно – есть.

Как эти котлеты…

– Чудо есть, – глядя на них, важно проговорил Шиш, который то и дело пытался по-новому выразиться – торжественно, но не очень понятно.

– Ну, раз есть, значит будем есть! – по-своему понял Жилбылсдох и хотел дать отмашку, но никто двинуться к котлетам не успел, потому что в наступившей тишине услышали – в дверь кто-то скребется.

Сперва подумали – на ветер, но сами посудите, разве ветер умеет подобные действия совершать, как будто лапки у него и коготки?

Поскребется, потом перестанет, снова поскребется и снова перестанет, да еще при этом поскуливая?

Переглянулись братья Стыловы, замахнулись друг на дружку разом, но за неимением времени драться не стали, скатились с березовой горы, зашлепали наперегонки по вонючей жиже, распахнули дверь и…

Все уже поняли, что там – Жучка, и не ошиблись – это действительно была она, мокрая, жалкая, несчастная. Пару недель назад братья Стыловы встретили Жучку на помойке и очень той встрече обрадовались, потому как телесные недуги не стали их меньше терзать, а даже, пожалуй, больше. То есть когда братья увлекшуюся поеданием мороженых картофельных очисток собачку поймали, накрыв ее телогрейкой, они очень рассчитывали на излечение если не всех своих саднящих болью членов, то хотя бы основных, а заодно намеревались украсить свой скудный однообразный рацион натуральным мясным блюдом. Но те надежды умерли, как только провели опознание пойманного животного и в потенциальном лекарственном средстве и одновременно мясном рагу была опознана бывшая хозяйская мопсиха.

Поинтересовались на всякий случай, что по этому поводу их Бог говорит, и тут же получили запрет:

«Из всех зверей четвероногих те, которые ходят на лапах, нечисты для вас».

Но братья этому нисколько не опечалились, а даже обрадовались: съел – и всё, а тут можно пообщаться.

После памятной нам случившейся в бухгалтерии битвы при годовом отчете судьба Машки-Мартышки складывалась несчастливо. Потрясенная увиденным и услышанным, с отдавленной правой передней лапкой, мопсиха с визгом выскочила из Белого дома, пронеслась через плац и оказалась в подвале котельной, где целую неделю пролежала на холодном бетоне, дрожа и писая под себя. Голод выгнал животное из этого убежища, ночью она набрела на скудную зэковскую помойку, рядом с которой просуществовала еще пару дней, пока не встретилась там со своими благодетелями.

В отряде не знали ни старой, ни новой клички хозяйской собаки, да и не собирались узнавать, и с удовольствием назвали ее Жучкой, а как еще назвать собачку, если она сучка? Жучка, конечно Жучка!

До появления Жучки в их жизни братья Стыловы никого не любили, но уже в те первые несколько дней, когда испуганный заморыш общими усилиями возвращал себе присущий породе самодовольно-буржуазный вид, полюбили всем сердцем. Любовь оказалась занятием радостным и увлекательным: братья пребывали в непрекращающемся диалоге не только со своей собачкой, но и с отдельными ее частями – лапками, хвостиком, но особенно с голым теплым брюшком, которое любили щекотать и нежно гладить.

Глядя на беспрерывно сюсюкающих с крошечным животным братьев, Жилбылсдох покачал однажды головой и произнес слова, каких никогда не произносил:

– Чудны дела твои, Господи…

Жучку в отряде любили все, но ровно столько, сколько позволяли Стыловы, которые установили следующую очередность: час она на руках у Стулова, час у Сутулова, а еще час бегает на своих ножках, «чтобы не атрофировались».

О возвращении домашнего животного его бывшим хозяевам речи не шло: бывшему Хозяину теперь не до нее, бывшая Хозяйка неизвестно где, и вообще, если люди не ищут потерянное, значит, оно им не нужно.

И все бы хорошо, но за неделю до Нового года, нового века и нового тысячелетия Жучка стала пухнуть. Думали сперва – «совятиной» перекормили и устроили ей разгрузочный день, а чтобы по этому поводу не переживала, братья сами в тот день ничего не ели. Жучка же весело виляла хвостиком, продолжая увеличивать объем своей талии.

Значит, дело не в еде…

Не хотелось вспоминать, но пришлось – как сектантский кот прилюдно любимицу их обидел.

Выходило по всему, что Жучка беременна.

Знали – собаки носят плод два месяца, значит, в скором времени она должна будет ощениться.

Или окотиться…

Жучка спала одну ночь с одним Стыловым, другую с другим и как раз накануне потопа устроила себе два гнезда: одно на шконке Стулова, другое у Сутулова, видимо сама не зная, в какую ночь произойдет самое важное в жизни каждой суки событие.

Кто родится, кот или пес – этот вопрос занимал обиженных даже в разгар борьбы со стихией.

Хомяк-душитель первым подлил масла в огонь. Пуча красные свои глазки и раздувая синюшные свои щечки, он заявил, что если сука окотится, то будет означать однозначный и неминуемый конец света.

– Ты сам это придумал или тебе кто сказал? – вежливо поинтересовались братья Стыловы.

– Теща! – выпалил Хомяк.

– И за это ты ее задушил? – спросил Стулов.

– И правильно сделал, – одобрил Сутулов, не слушая протестующего сипения Хомяка.

Как бы там ни было, всем эта история была неприятна и очевидно не сулила ничего хорошего. Ведь кроме котенка или щенка (речь почему-то шла только об одном потомке, на большее количество детенышей обиженным не хватало фантазии) на свет могла появиться неведомая зверушка, имя которой…

– Дьявол! – продолжал пугать народ Хомяк.

Кое-кто высказывался в том смысле, что, пока не поздно, от собаки лучше избавиться: подкинуть в столовую или в другой отряд, а может, как-нибудь еще, но высказывания те произносились негромко и осторожно, с оглядкой на братьев.

– Родится щеночек – будем растить и воспитывать, котеночек – тоже, а если кто другой – посмотрим… – решили те, и на этом волнение немного улеглось.

Но верно говорят: у семи нянек дитя без глазу – Жучарку за дверью забыли.

– Глянь! – заорал брат на брата, бедной мопсихой брату в харю тыча. – Она из-за тебя лапки раскровянила!

– Где раскровянила? – кинулся рассматривать животное брат. – Ой, правда раскровянила… В дверь скреблась…

– Да это не беда, главное, чтоб не занозила, – успокоил Жилбылсдох чуть не потерявших от горя голову братьев и обратился к мопсихе: – Не занозила?

Та, конечно, не ответила, потому как не научилась, не могла еще говорить, но если бы и могла, ничего бы не сказала, потому как запах котлет даже людей дара речи лишал, что же говорить о собачке. И Жилбылсдох не стал ее началить – требовать, чтоб служила, разломил котлету на несколько кусочков и сунул под самый нос.