Крестоносец из будущего. Командор - Герман Романов

Андрей постарался срочно подумать о чем-то отвлеченном, очень-очень отвлеченном и даже холодном, чтобы, как говорится, остудить огонь, пылавший в чреслах, но так и не смог оторвать взгляд от маленькой фигурки, сжавшейся в комочек.

«Как же! Мне тебя не понять! — Он поерзал, стараясь незаметно сдвинуть ноги поближе. — Плоть она умерщвляет! Моей плотью уже гвозди скоро забивать можно будет…»

А вслух спросил, желая хоть как-то направить ставший опасным разговор в нужное русло:

— Когда ты в последний раз была на исповеди, дочь моя?

Она, не поднимая головы, прошептала:

— В прошлом месяце… Наш священник, отец Аврелий… Он часто меня исповедовал, отче! Упокой, Господи, его душу, молодой ведь был еще! — Милица, вздохнув, перекрестилась. — Перед тем как преставился сам, успел отпустить грехи нам, прихожанам, и отдал Богу душу!

— А что случилось? — Андрей участливо воздел очи горе.

— Сгорел от лихоманки. — Она еще раз вздохнула и поджала губки. — Господь забирает самых достойных…

— Понятно! — протянул Андрей. — Ну, тогда, я думаю, твоя исповедь не затянется! Подойди, дочь моя!

Она торопливо соскользнула с топчана, при этом наступив на кончик плаща, и чуть не упала. Андрей, соскочив, успел подхватить ее.

— Плащ! — Он поднял с пола выроненный кинжал, но Милица забрала его.

— Я сама, отче! А то вдруг, — она смиренно опустила глаза, — ваша рука снова дрогнет…

Наконец шнурок был разрезан, и Милица стянула с плеч мешковатый плащ. Под ним оказалось серое домотканое платье.

— Отче, — неожиданно кокетливым голосом произнесла она, стыдливо прикрыв руками грудь, белоснежной бархатистой кожей оттенявшую грубую холстину, — только скажите честно: я похожа на кающуюся грешницу?

— На самую прекрасную грешницу! — рухнув на топчан, хриплым голосом произнес Андрей. — Пани Милица, я надеюсь, вы не столь грешны, сколь очаровательны?

— Ну, отче, — она расхохоталась, откинув голову, серебристым смехом, отразившимся от каменных стен, и взглянула с соблазнительной полуулыбкой и, как бы невзначай, обвела розовым язычком влажные пухлые губы, — вам виднее! И часто вы с закоренелыми грешницами имели дело? Опыт, видно, большой!

— Ну, только если с ведьмами! — Андрея словно ушатом холодной воды окатило. — Говорят, их тут сжигают?

Он прекрасно понял, зачем пожаловала Милица.

«Какая исповедь? Бабы — они и в Средневековье бабы, тем более когда мужика два года не было. От пореза как бы без чувств сделалась! Как же! А кто в угров из арбалета садил? Дурак! Какой же я дурак! Так, может, и выгорит дело?

Вот только почему ей я понадобился? Вон, воинов распрекрасных полон двор, а она ко мне приперлась! Ну как же: соблазнить самого командора! Будет потом о чем внучатам на старости лет у камина рассказывать!»

— Фу! — Милица надула пухлые губки и уселась на топчан, сложив руки на колени, как школьница. — Зачем так грубо, отче?

— Барышня…

Девушка недоуменно подняла бровь.

— Пани, — Андрей поправился, — вы, кажется, на исповедь пришли? Ну же, начинайте! Чувствую, что грехов все же много у вас, вон скоро светать уже начнет, поторопитесь!

— Святой отец! — Милица смотрела на него во все глаза, блестящие и наполнявшиеся слезами. — Единственный мой грех — молодость и жажда любви и ласки! За эти годы я видела только мужей, из которых один воевал, другой был святошей, а третий — стариком! Завтра, возможно, последний день, когда я увижу это небо! А у вас… У тебя такие сильные руки, Анджей! Я жажду, чтобы ты сжал меня в объятиях, овладел мною… Возможно, я больше не познаю прикосновения мужчины…

Она бросилась к сидящему напротив Андрею, обхватив руками его колени, уткнулась головой ему в живот, обхватила руками бедра и зарыдала. Андрей, не зная, что делать, положил руки ей на голову, зарывшись пальцами в кудри из-под съехавшего набок несуразного чепца.

Эта поза Милицы была бы двусмысленной в его пошлом двадцатом веке. Вряд ли она даже помыслить могла о дальнейших перспективах сложившейся ситуации и возможных фривольных вариациях на эту тему.

Андрей только представил на мгновение… Глядя на подрагивающие плечи девушки, кровь не только от мозга, но, казалось, и из малых, средних, верхних, вообще из всех оставшихся в организме кругов кровообращения, устремилась снова в одно-единственное место.

— Отче?! — Милица, изумленно и до конца не веря, подняла голову, хлопая глазами. — Сие значит, что вы…

Горячее женское бедро обжигало разогретой грелкой. Милица положила ему ногу на живот, обхватив руками за шею, проворные и нежные пальчики продолжали ласково царапать кожу.

Ее тугая, по-девичьи крепкая грудь чуть ли не вплавилась в его тело. Сердце стучало в бешеном ритме, словно желало выломать ребра и вырваться наружу. Она его выжала досуха, как губку, выпив все жизненные соки. Но усталости не было, она вся схлынула, оставив только ликующую радость во всем теле.

Такой женщины, норовистой и покорной, нежной и страстной, ощущавшей все его невысказанные желания и с радостью их выполнявшей, у него никогда не было в жизни.

Может, причиной такой безумной страсти стала смерть, что яростно дышала над невысокими стенами замка — ее незримое присутствие и вызвало это любовное безумное кипение. Скорее всего, так оно и было — Андрей по себе знал, что война всегда срывает тайные покровы с человеческой души.

— Ты безумец, Анджей! — Ласковый шепот девушки, в котором сквозило еле сдерживаемое ликование, ворвался в его сознание. — Я впервые по-настоящему ощутила себя женщиной, любимой и желанной. Не думала, что мужчина может так приласкать мою грудь, что там сердце замирает. Что это было, Анджей?! Теперь и умереть не жалко…

— Погоди умирать, Мила. С этим делом никогда не поздно, — тихо отозвался Андрей, с нежностью погладив ее ладонью по плечу. — Я думаю, что спасу тебя. Завтра ты покинешь крепость вместе со мною. Пойдем через горы к своим. Без коней, правда, но на своих двоих уйдем далеко.

— Подземный ход есть? — Девушка прижалась к нему еще сильнее, голосок задрожал от сдерживаемой надежды.

— Имеется, — отозвался Андрей и чуть повернул к ней лицо.

Он нашел ее полные и горячие губы, впился в них и почувствовал, как снова закипает в нем страсть, будто не было иссушающей тело ночи. Девушка с трудом оторвалась от него, приподнялась.

Предрассветные сумерки освещали келью лучше факела, и Андрей увидел перед глазами набухшие соски девичьих округлостей, покрытых темными пятнами засосов.

— Перестарался я, — он провел пальцем по пятну, а Милица радостно засмеялась, но тихо, еле слышно, благо бойница выходила наружу, а не в замковый двор.

— Нет, мой милый, — проворковала девушка, — я еще хочу тебя, безумно хочу. Отлюбить за всю мою нескладную жизнь. А ты… Не ожидала, что у тебя столько сил, ведь ты в возрасте…