Проклятое наследство - Татьяна Корсакова

О чем? Им о многом нужно было поговорить. О том, что случилось страшное недоразумение, которое любящим людям не может стать помехой. И она уже начала говорить, но Миша ее перебил неожиданно резко:

– Или мне следует обращаться к вам иначе? Может так статься, что вы вовсе не Анна Федоровна Шумилина?

Она не понимала, стояла под проливным дождем, как утопающий за соломинку, хваталась за рукав Мишиного пиджака, а он все пытался стряхнуть ее руки.

– А кто же я? – Вопрос был такой же дикий, как и тот, что задал ей Миша. – Кто я, по-твоему?

– Дочь графа Шумилина погибла много лет назад, утонула в Стражевом озере. – Голос Миши был хриплым, в нем словно бы слышался механический скрежет шестерней. – Ты слышишь меня, Анна, та девочка погибла! Непростительная небрежность с моей стороны, не узнать правды, не проверить… – Все-таки ему удалось разжать онемевшие пальцы Анны. – Я узнал для тебя все, кроме самого главного, я не узнал, кто ты есть на самом деле! А сегодня мне открыли глаза.

– Кто?.. – Не о том нужно было спрашивать, спрашивать следовало о том, как подлая ложь может так изменить отношения между любящими людьми?

– Нашлись желающие. – Миша раздраженно дернул плечами, и холодная вода с полей его шляпы полилась Анне в лицо, смешиваясь с горячими слезами. Выходит, она плакала. – Да в том и нет никакого секрета. Оказывается, в Чернокаменске до сих пор помнят ту историю с погибшей девочкой. И теперь я спрашиваю тебя, Анна, кто ты на самом деле?

Она отступила на шаг, злым движением стерла с лица и дождевые капли, и слезы, сказала громко, чтобы на сей раз он ее точно расслышал:

– Я никто, Миша! Для тебя я никто!

Он шагнул было следом, и на мгновение, на долю секунды, во взгляде его Анне почудились боль и сомнение, а потом вдруг спросил:

– А твой новый жених знает, что ты никто?

– …Жених знает, можете не сомневаться. – Из темноты и дождя выступила высокая фигура, встала рядом с Анной. – Пойдем в дом, дорогая. Ты можешь простудиться. – И ее холодную руку сжала его горячая ладонь. Сжала крепко, совсем не ласково, но Анна отчего-то вдруг успокоилась. Даже зубы ее перестали выбивать барабанную дробь. – А вас, господин Подольский, я бы попросил держаться подальше от моей невесты. Для вашего же блага… – Голос Туманова упал до угрожающего шепота.

– И вам не интересно? – Миша сделал шаг назад, то ли уступая дорогу, то ли нащупывая пути отступления. – Не интересно, кому вы предложили руку и сердце? Она вам рассказала?

– Если потребуется, я все узнаю сам. – Туманов сильнее сжал запястье Анны, будто боялся, что она убежит. Анна и убежала бы. И от него, и от Миши, и от самой себя, если уж на то пошло. Но не позволили… – А теперь с дороги!

Он шел быстрым, широким шагом, плечами рассекая пелену дождя и словно на буксире волоча Анну за собой.

– Довольно! – Она вырвалась уже перед входной дверью.

– Довольно? – Туманов посмотрел на нее сверху вниз почти тем же взглядом, каким до этого смотрел Миша, но больше не стал ничего спрашивать, лишь толкнул перед Анной дверь. – Прошу, миледи!

Путаясь в подоле насквозь мокрого платья, она взбежала вверх по лестнице, захлопнула за собой дверь, прижалась к ней спиной. Поплакать бы, но слезы вдруг закончились. А на место боли пришла злость. Она графиня Анна Федоровна Шумилина! И отныне она сама по себе! Порыв ветра вдруг распахнул плохо закрытое окно, сыпанул к ногам Анны горсть холодного дождя, а в темноте за окном ей почудилась призрачная женская фигура. Конечно, почудилась. Такая вот у нее чудная жизнь!

В дверь тихо постучали, и сердце дрогнуло. Который из них? Подольский или Туманов?

Оказалось, ни тот ни другой. На пороге стояла Клавдия. Она куталась в цветастую шаль и на насквозь мокрую Анну смотрела с жалостью. Видела ее недавнее унижение? Ну и пусть!

– Пойдемте чай пить! – сказала Клавдия и улыбнулась. – Я чаю липового заварила и блинчиков испекла! И мед у меня есть.

– А теплое молоко есть? – Теплое молоко – вот лучшее средство от хандры. А к молоку можно и блинчики с медом.

– А как же! Есть молоко! – Клавдия кивнула. – Вы, Анна Федоровна, пока переодевайтесь в сухое, а я молочко согрею и вам принесу.

– Не надо приносить, я спущусь на кухню. – Не хотелось ей этим вечером оставаться одной. Пусть уж лучше на кухне с Клавдией.

Когда за Клавдией закрылась дверь, Анна переоделась, еще влажные волосы заплела в косу, накинула на плечи любимую шаль. Из своей комнаты она вышла с высоко поднятой головой, словно бы кому-то было до нее дело…

На широком кухонном столе ее уже ждала большая кружка молока и тарелка с блинами. В фарфоровой масленке таял кусок масла. Рядом стояла розетка с медом. Жизнь определенно налаживалась.

Есть в одиночестве не хотелось, и Клавдия без лишних слов разделила с Анной ужин. Она ела неспешно, намазывала сложенный «конвертиком» блин маслом, а сверху поливала медом и довольно щурилась, откусывая кусочек. И без того румяные щеки ее делались еще ярче. Когда блинов на тарелке почти не осталось, она посмотрела на Анну заговорщицки и сказала:

– А не хотите наливочки? Чудесная у меня есть наливочка! Для сугреву и успокоения нервов.

Согреться Анна уже давно согрелась, а нервы…

– А пожалуй, и хочу! – сказала и рукой махнула этак ухарски. – Исключительно для успокоения нервов!

Наливочка оказалась сладкой и на первый взгляд совсем нехмельной. Только на первый взгляд. После третьей рюмки Анна поняла, что жизнь и в самом деле налаживается, что нет в ее нынешнем положении ничего особо постыдного, такого, с чем она бы не смогла справиться. Она так и сказала Клавдии:

– Я со всем разберусь.

– А чего тут разбираться? – Клавдия подперла румяную щеку кулаком, смотрела на Анну по-матерински ласково. – Девке плохо, когда у нее ни одного ухажера. Вот это, я вам скажу, беда. А когда их аж два, так радоваться нужно.

– Уже ни одного. – Удивительно, но факт этот Анну больше не волновал. – Я теперь сама по себе!

– Глупости говорите, барыня! – Клавдия кулачок от щеки убрала и погрозила Анне пальцем: – Ладно, Мишка Подольский – кавалер сомнительный, я б такого родной дочке не пожелала, но вот господин Туманов! – Она принялась загибать пальцы. – Интересный, обходительный, самостоятельный, при деньгах. И видно, что об вас печется, все время спрашивает, где Анна Федоровна, да куда Анна Федоровна пошла. Колечко вон какое красивое вам подарил. Сразу видно, что у человека сурьезные намерения.

Анна невесело усмехнулась. С рассуждениями Клавдии она была не согласна, но спорить не хотелось, уж больно вечер получился славный. Вот только что-то из сказанного за столом ее то ли насторожило, то ли просто удивило, но коварная наливка не позволяла понять, что же это было. Зато наливка придала решительности:

– Скажи-ка мне, Клавдия, а правда, что в городе меня считают самозванкой? – спросила Анна шепотом.