Там, где бродит смерть - Александр Марков

Русские конные отряды беспрепятственно или почти беспрепятственно просачивались на территорию, занятую германцами, взрывали мосты и железнодорожные пути, нарушали коммуникации, а завидев превосходящего по силам противника, быстро, словно призраки, исчезали. Чтобы определить, где они появятся в следующий раз, нужно было воспользоваться услугами гадальщика. Но где же его найдешь?

Взвод расквартировали в брошенной русскими казарме. Прежде здесь находилась кавалерийская часть. Конюшня была грязной, заваленной остатками сена. Пол скрывал внушительный слой конского навоза. Но после чистки конюшня прекрасно подошла под гараж для мотоциклов. Крыша не протекала, дверь запиралась.

Русские уходили быстро, поэтому не успели забрать с собой всю утварь. В казарме солдаты нашли кружки, котелки, столовые приборы и удобные железные кровати на пружинах. Их было примерно раза в три больше, чем солдат во взводе. Здесь хватило бы места для целой роты. Грузовик они оставляли возле казармы и даже на ночь не снимали с него пулемет, забирая с собой только пулеметные ленты.

Эрих не давал расслабиться ни себе, ни своим подопечным, иначе он их назвать не мог. Подчиненными они станут чуть позже, когда повоюют. Он полагал, что вскоре спокойная жизнь должна закончиться. Она не могла продолжаться долго. А если они обрастут жирком, то превратятся в превосходное пушечное мясо в первом же серьезном бою.

Обычно он вставал в шесть утра, но на этот раз проспал гораздо дольше, и когда открыл глаза, то на часах было уже почти восемь. Тому было вполне уважительная причина. Накануне взвод исколесил не один десяток километров, преследуя русских, но они ушли.

Эрих устал, измотался, у него не было сил не только для того, чтобы принять ванну и смыть грязь с поўтом, но даже для того, чтобы раздеться. Он завалился в кровать, стянув с себя только сапоги, а все остальное, как впоследствии оказалось, снял с него фельдфебель Фетцер. Он был единственной опорой взводного. На первый взгляд, Фетцер производил впечатление человека очень мягкого и добродушного. Возникало ощущение, что только натянувшаяся гимнастерка удерживала его живот, но если оторвутся пуговицы или лопнут трещащие на швах нитки, то на землю посыплются все внутренности фельдфебеля. Он был типичным человеком-аквариумом. Когда Фетцер начинал пить пиво, то превращался в бездонную бочку, куда можно вливать жидкость кружку за кружкой. Скорее бы иссякли запасы в пивной, чем фельдфебель Фетцер справился со своей жаждой. Он очень страдал оттого, что не мог сыскать здесь свои любимые сорта, а вырваться в Германию удавалось очень редко. У него было опухшее лицо с пористой, немного красноватой кожей, на которой постоянно выступала испарина, сколько бы он ни смахивал ее рукавом или платком. Кажется, что Фетцер только что закончил пробежку и именно из-за этого взмок. Гимнастерка на подмышках пропиталась по`том, который высох, оставив только соль. Но гимнастерка опять пропиталась, потом опять высохла. Так повторялось множество раз, и теперь под мышками фельдфебеля были залежи кристаллической соли. Он вполне мог поделиться ее запасами с поваром, если тому нечем будет солить похлебку или кашу. Надо лишь снять гимнастерку и немного ее потереть.

В Бремене Фетцер держал маленькую сапожную мастерскую. Чтобы не терять навыков, он с удовольствие чинил обувь солдатам, которые души в нем не чаяли и готовы были выполнить любую его просьбу.

Когда Эрих этим утром смотрелся в зеркало, намыливая щеки и подбородок, на него взирало немного помятое, слегка осунувшееся лицо. Он остался крайне недоволен этим. Прохладная вода сгладила это ощущение. Со щетиной он расправился быстро.

Утро было свежим, но в воздухе ощущался запах бензина. Пять солдат, которые колдовали над своими мотоциклами во дворе возле конюшни, только что залили горючее в баки, а то после вчерашних мытарств там почти ничего не осталось.

Фельдфебель тоже уже проснулся, а может, он и не ложился спать. Солдаты счищали куски налипшей грязи из-под крыльев мотоциклов, проверяли натяжение спиц на колесах, а если это требовалось, то немного их подтягивали. Часть «подопечных» находились внутри конюшни, за исключением трех солдат, что вели наблюдение за местностью, и еще двух, которые ночью дежурили. Последние — отсыпались.

Солдаты, увидев Эриха, оторвались от работы и задолго до того, как он к ним подошел, встали, вытянув по швам руки, испачканные машинным маслом, бутылочки с которым лежали возле мотоциклов. Солдаты чистили цепи. Мотоциклы Баварских моторных заводов слыли лучшими в мире, самыми надежными и неприхотливыми. Они могли дать фору любому, даже самому резвому скакуну, но только если состязание проходило на ровной местности. На холмистой или пересеченной все их преимущество терялось. Мотоциклисту больше приходилось думать о том, чтобы не упасть, балансировать ногами, выворачивать руль, объезжая мелкие кочки, ямы, рытвины, поваленные стволы деревьев и сломанные, валяющиеся на земле ветки, которые так и хотели забиться между спицами и заклинить колеса. Поэтому русские кавалеристы, которые прекрасно знали эту территорию, постоянно ускользали от самокатчиков.

У Эриха были подробные карты района. Незадолго до начала войны их выкрала из российского военного ведомства разведка. Карты перевели на немецкий, напечатали в типографиях Генштаба сухопутных войск и раздали офицерам, служившим на Восточном фронте.

Солнце поднялось уже высоко. Становилось жарко, хотелось сбросить промокшую от пота одежду и отправиться в душ, натереть тело мылом, а потом подставить его под прохладные струи воды. В глазах солдат Эрих читал примерно такие же мысли. Он приказал им заниматься делом.

Эрих загорел здесь так, будто оказался в африканских колониях. Но этот загар был мягким, ровным и стойким. Он не смоется за несколько дней, а кроме того, в Африке легко превратиться в поджаренного цыпленка. Солнце там обманчиво и жестоко.

Эрих услышал цоканье подбитых металлическими подковками сапог о вымощенную камнем мостовую. Он повернулся на этот звук. К нему бежал радист. В руках у него Эрих увидел листок бумаги, вырванный из блокнота, куда радист обычно записывал сообщения. Он не успел застегнуть гимнастерку, за что вполне мог получить наряд вне очереди, если бы Эрих мог посадить кого-то вместо него за рацию, а так радист позволял себе некоторые вольности, заранее зная, что кроме устного выговора никаких наказаний не последует. Он остановился. Последние несколько шагов солдат сделал четко, точно находился на параде, и протянул Эриху листок бумаги.

— Господин лейтенант, радиограмма из штаба.

— Хорошо, — сказал Эрих, пробегая глазами текст сообщения.

Вначале он сделал это очень быстро, всего за несколько секунд, улавливая общий смысл, затем прочитал чуть медленнее, но зато вникая в каждое слово. Выражение его лица не менялось. Он оторвался от листка, нашел глазами фельдфебеля.

— Тревога, общий сбор. Построй взвод. Всем приготовиться к выезду.

Звуки горна прогнали остатки сонного оцепенения. Солдаты высыпали из конюшни, вытаскивая мотоциклы. Они держались за их ручки, и со стороны казалось, что «подопечные» схватили за рога упрямых баранов и теперь куда-то их тащат, наверное, на скотобойню, а те упираются и никуда идти, конечно, не хотят.