Слеза Евы - Елена Дорош

Так она и стояла с разинутым в ужасе ртом, и тут с улицы в подворотню посыпались какие-то люди, и один из них звонким голосом Беленького заорал:

– Всем оставаться на своих местах! Лечь на пол, руки за спину!

Глафира вытаращила глаза, а Шведов, выпрямившись, негромко произнес:

– Отставить, капитан. Все нормально.

Его голос прозвучал так обыденно, что Глафира мгновенно пришла в себя и бросилась к Моте. Поднять ее одной было невмоготу, а сама Мотя совершенно обессилела и встать не могла. Из порванной словно волчьими зубами руки хлестала кровь, рукав салопа был изодран в клочья, и Глафире все никак не удавалось хотя бы усадить ее. Если бы не Шведов, они бы так и копошились в грязи. Сергей отстранил Глафиру, усадил Мотю, осмотрел рану и, призвав на помощь одного из бойцов, оттащил раненую к стене. Потом подбежал человек с сумкой, на которой был нарисован красный крест. Шведов распотрошил содержимое, нашел бинт и быстро перемотал рану. Потом сделал Моте укол и сказал:

– Все будет хорошо. Я тебя заштопаю.

Мотя молча кивнула. Глафира села рядом, обняла ее и заплакала.

Когда Пустоглазого увезли, к ним подошел Беленький. Вид у него был, будто ему медаль вручили. Или даже орден.

– Ну как тут? Все живы?

– У нас раненый, – ответил за всех Шведов. – Доставьте ее в госпиталь, а мы подъедем.

Мотю кое-как подняли и под руки повели к машине. Глафира пошла следом, но Шведов удержал ее.

– Поедем на моей машине.

Оказалось, его автомобиль стоит прямо посреди улицы, почти перегородив проезжую часть. Собравшиеся за и перед ним машины яростно гудели. Не обращая ни на кого внимания, Сергей помог Глафире сесть, пристегнул и молча тронулся с места.

Глафира взглянула искоса. У него было злое лицо. Заговорить первая она не решилась. И так знала все, что он скажет.

До госпиталя они доехали быстро, но машину, на которой доставили Мотю, уже не застали. В приемном отделении им сообщили, что пострадавшую отвезли в операционную. Сергей кивнул девушке и побежал туда.

Он же обещал Моте, что сам ее заштопает, вспомнила Глафира и села на диванчике в уголке.

Все из-за нее, межеумки несчастной! Увидела преступника и побежала за ним, ни о чем не думая, дура! Из-за нее Мотя чуть…

А кстати, как Мотя там оказалась?

Глафира выпрямилась и посмотрела по сторонам, словно ища того, кто знает ответ на этот вопрос.

Медсестра за стойкой подняла голову и взглянула вопросительно. Глафира помотала головой.

Как все-таки Мотя могла очутиться в той подворотне?

Продолжая поражаться этому факту, Глафира поднялась на второй этаж и стала искать операционную.

Из двери в конце коридора вышел Шведов, а следом – Мотя. Живая и на своих ногах. Глафира побежала ей навстречу и судорожно обняла.

– Ну чего ты кидаешься? Чай, не с войны воротилась!

Мотя прижала ее голову и поцеловала в макушку.

– Ты в порядке?

– Да в полном! Зятек заштопал, любо-дорого посмотреть. Умница наш! Жалко только салопа моего. Умудохал, изверг. Хотя если рукава новые сподобить, может, и послужит еще.

Шведов шел рядом и молчал.

«Злится все еще», – поняла Глафира и решила, что все разговоры и объяснения оставит до дома.

Но и там Сергей отошел не сразу. Сначала все долго отпаивались чаем с вареньем, потом перешли на водочку и выпили по рюмке за ради душевного равновесия, а уж затем, когда Мотя с Глафирой немного успокоились, а Сергей подобрел, поведали каждый свою историю.

Шведов узнал, что Мотя подслушала его разговор с Беленьким и решила не спускать с Глафиры глаз, причем в буквальном смысле. Забросив все дела, она, по сути, устроила тотальную слежку. Шла за ней и когда та, ничтоже сумняшеся, пустилась преследовать какого-то мужика. Повезло, что белоголовый не торопился, поэтому Мотя поспевала почти след в след.

– Надо же, я тебя и не заметила, – удивилась Глафира.

Мотя со Шведовым глянули на нее волками, и она быстренько заткнулась.

Мотя сразу разгадала маневр супостата и, когда он зашел сзади, поняла: сейчас бросится на Глафиру. Тут она и навалилась на гада. Решила, что помрет, а не выпустит.

– Да как же … Да как же ты, Мотенька… Да что же… – запричитала Глафира, припадая то к плечу, то к бледной щеке. – Ты мне жизнь спасла.

– Так я же не одна, – погладила ее по голове Мотя. – А с Богородицей.

– Вы – моя героиня вовеки веков! – заявил Шведов и, схватив Мотю, трижды смачно поцеловал.

«А мне уж, видно, поцелуев не дождаться», – пригорюнившись, подумала Глафира, вытирая слезы.

Она понимала свою вину и ругала себя за опрометчивость, чуть не ставшую причиной гибели и Моти, и ее самой. Но что теперь делать? Все случилось, как случилось. Ничего уже не поделаешь.

Шведов взглянул на нее исподлобья и по страдающим глазам угадал ее мысли.

– Я испугался за тебя, – произнес он, беря ее за руку. – А когда Вера принесла твой телефон, на который я звонил без перерыва, вообще чуть с ума не сошел.

– А как же ты меня нашел? – не утерпела Глафира, придвигаясь и прижимаясь к его боку.

Шведов задумался и с некоторым удивлением в голосе ответил:

– Не знаю. Просто бежал… и… увидел Мотю с этим выродком.

– Господь тебя, сыночек, привел, не иначе, – подвела итог Мотя и заявила: – Венчаться будете в Вознесенской церкви у отца Спиридона, который Глашеньку крестил.

– Я должна поехать в Краков, – заявила Глафира, позвонив ему в разгар рабочего дня.

Сергей только что вышел из операционной, чувствовал себя выжатым лимоном и к новому напрягу готов не был. Он плюхнулся на диван в ординаторской, вытянул ноги в проход и только тогда уточнил:

– Куда ты должна?

– Я должна поехать в Польшу.

– Чего ты там забыла?

– Сереж, только не ругайся, но мне кажется, разгадку «Слезы Евы» я найду там.

– Где именно, не понял?

– В Кракове есть музей князей Чарторыйских. Кроме коллекции картин и всяких дорогих безделушек там хранятся все архивы. В России этих документов нет.

– И ты решила…

– Не совсем я, но я тоже хочу. Олег Петрович считает, что надо поработать с архивом Чарторыйских и выяснить наконец, откуда Пушкин узнал, что Елизавета с Адамом называли серьги «Слезы Евы».

– И зачем теперь все это, если серьга пропала? – искренне удивился Шведов.