Пророк - Андрей Воронин

И тут он получил такой удар в голову, что мозги чуть не выскочили через уши. Четыре передних зуба ввалились в рот. Леонард лежал на полу, истекая кровью.

– Умираю…

– Я еще не сказал «три».

Прошкин за волосы поднял Леонарда, взял со стола большую бутылку минеральной воды, ножом срезал горлышко и принялся лить охлажденную воду на голову жертве.

– Пришел в себя?

– Ты его замочил, Витя, – сказал Уманец.

– Я бы его там, в Чечне, в два счета замочил и уши отрезал бы, здесь грех на душу не возьму.

Где винтовка?

– За холодильником…

* * *

Майор Грушин был, наверное, единственным во всей бригаде спецназа, кто не боялся ходить пешком по Ельску. И не потому, что ему не дорога была собственная жизнь, а просто майор привык к опасности и понимал, что если Богу угодно, то человек погибнет, даже находясь под бронированным колпаком. Если же Бог не желает его смерти, то сам черт ему не страшен, он пройдет сквозь шквальный огонь, его станут расстреливать в упор, но все пули пролетят мимо и другим просвистят свою страшную песню.

Было уже темно, когда Грушин подошел к КПП. Он, не торопясь, прикурил сигарету, бросил ее в мусорницу и лишь после этого толкнул дверь. Солдат дернулся, вскинув руку к виску. Майор с ленивым достоинством козырнул и произнес:

– Спокойной ночи, сынок.

Солдат неуверенно повертел в руках заклеенную скотчем картонку, а затем окликнул:

– Товарищ майор! Разрешите обратиться?

– Разрешаю, – улыбнулся Грушин, не ожидая такого четкого исполнения уставных отношений.

– Тут какой-то сумасшедший приходил, сказал, что ему девка в киоске дала…

– Куда дала? – улыбнулся майор. – И сколько раз?

– Картонку какую-то.., для командира бригады. Но командир-то в Чечне, а подполковник Кабанов вернется ночью. Мужик говорил – «срочно», вот я вам и отдаю.

Майор взял картонку, повертел в руках, подошел под фонарь, сорвал скотч, развернул и прочел. Получалась какая-то хрень: какая-то Валя, киоск на площади России. «Черт знает что! Неужели мои ребята на нее наехали? Вот свиньи!»

Он вспомнил прошлогодний случай, когда спецназовцы пытались на праздник города взять водку в киоске, несмотря на запрет Цветкова торговать спиртным.

– Пойду разберусь.

– Вам бумага, товарищ майор?

– Мне.

Майор еще раздумывал, стоит ли спешить.

До десяти вечера оставалось двадцать минут, мог и не успеть. Но тут сработала связь, и заждавшийся сержант с блокпоста на московском шоссе поинтересовался у часового, выехала ли смена.

Звонили не дежурному по части, а неофициально, боец бойцу, чтобы не подставить ребят.

– Выехали, уже полчаса как выехали. Слышишь, Сидоров, они уже должны быть у вас.

Не случилось ли с ними чего?

– Кто ехал на блокпост?

– Ваши, товарищ майор, из отделения сержанта Куницына.

«Мать их…», – подумал Грушин и побежал по аллее.

Уже возле улицы его догнал УАЗик.

– Товарищ майор, подвезти?

– Тебя кто направил?

– Часовой с КПП позвонил. Дежурный по части разрешил.

– Гони на площадь России!

Валька решила ждать до последнего. Она услышала, как завизжали тормоза, как ярко сверкнули фары военного УАЗика и бросилась к нему.

– Товарищ командир, – затараторила она, всхлипывая и причитая, – Машка сказала, что у Леонарда ружье с прицелом есть. А она Прошкину сболтнула. Быть беде!

Грушин не сходу въехал. О существовании какой-то там Машки он не знал, но, услышав фамилию Прошкин, напрягся:

– Где он?

– Не знаю, у Леонарда ружье есть! Она Прошкину сказала!

– Садись, дом покажешь, – крикнул Грушин.

Валька бросилась к киоску, сунула замок в пробой и, дважды повернув ключ, спрятала его в глубокой и тесной ложбинке на груди.

– Быстрее! – крикнул Грушин, отрывая Вальку от замка, который та усиленно дергала, чтобы проверить, закрылась ли дужка.

Грушин еще издалека увидел «Урал» и водителя. Тот, как всякий служивый водила, по звуку определил приближение машины, соскочил на траву, прямо на брошенный окурок, и, когда Грушин выскочил из машины, стоял перед майором в полной красе по стойке «смирно», все пуговицы были застегнуты, ремень подтянут.

– Товарищ майор, разрешите доложить.

У меня поломка, – капот у машины был открыт, – произошла вынужденная задержка.

– Ты мне не ври!

И тут Грушин услышал шум в доме. Офицерам спецназа в связи с последними событиями было разрешено ходить по городу с оружием.

Грушин не стал тратить время на разговоры с водителем, который наверняка продолжал бы покрывать однополчан, рассказывая бредни про засорившийся карбюратор, загоревшуюся свечу, про то, что подъехали к дому долить воды в радиатор.

С пистолетом в руке Грушин бросился к дому. Сразу стало понятно, как в дом вошли спецназовцы: на крыльце валялась разломанная надвое дверь.

– Уроды! – пробормотал майор Грушин и вбежал в гостиную., В это время Прошкин уже держал в руках снайперскую винтовку. Уманец же, зверски оскалившись, приподнял за волосы голову Леонарда правой рукой, а два растопыренных, напряженных, как прутья арматуры, торчащие из бетона, пальца левой руки вплотную приблизил к глазам коммерсанта.

– Ты, урод, хоть понял, что теперь тебе конец? – сказал Уманец. – Сейчас я тебе глаза выдавлю, снайпер гнойный! Думал, мы до тебя не доберемся?

Грушин заподозрил, и не без основания, что Леонарда пытают давно и умело, если уж раздели догола.

– Отставить! – крикнул он.

Но спецназовцы уже завелись до такой степени, что даже окрик командира не смог их остановить.

– Погоди, майор, мы его сейчас кончим, – попросил Куницын.

– Иван Ильич, появись через пять минут, прошу! – Прошкин молитвенно приложил руку к сердцу.

– Христом-Богом молю, за наших ребят, – прошептал Маланин. – Если бы не мы, он бы и вас прикончил.

– Отставить! – рявкнул Грушин и тут же выстрелил в потолок.

Этот выстрел, громкий и неожиданный, все решил, из спецназовцев словно вышел воздух.

– Не успели, бля, – сказал сержант Куницын, бросая гомика мордой вниз. Тело вздрогнуло.

«Живой», – с облегчением подумал майор Грушин.

Прошкин продолжал держать снайперскую винтовку на вытянутых руках.