Долгая дорога - Валерий Юабов

– Плиз… кук… фор… ми…

Мама, конечно, поняла его – такие слова она уже знала. Но упрямства у нее тоже хватало. Отойдя от плиты, она взялась за края фартука, сделала реверанс – по-моему, впервые в жизни – и, не разгибаясь, протяжно сказала:

– Па-апещ… Но-о пик инглиж!

Так и не переубедил её отец. Заупрямилась. А ведь, наверное, все-таки зря.

Как я теперь понимаю, никудышный я был Робинзон. Свой необитаемый остров он изучил так, что мог бы, наверно, ходить по нему с завязанными глазами. Я же… Ну, если моим островом считать Ладисполи, то с ним я познакомился неплохо. Но ведь рядом был Рим! Вечный город, где можно перемещаться из одного тысячелетия в другое, погружаться в историю и возвращаться в сегодняшний день. Город, где в музеях тесно от картин и скульптур великих мастеров. Я, конечно, знал об этих сокровищах, о великом вкладе древнего Рима и Италии эпохи Возрождения в современную культуру. Знал и даже кое-что видел, ведь много раз бывал в городе. Но по-настоящему не увидел. Не стал Рим моим «островом».

Жаль, что так получилось, но я не корю за это приехавшего из Узбекистана мальчика из бухарско-еврейской семьи. Мои родители очень далеки были от того круга интересов, который влечет в Рим людей со всего мира. Свои заботы и тревоги, мысли об отъезде в Америку – ничто другое их не волновало! Это душевное напряжение отчасти передавалось мне. И не было рядом человека, который сказал бы: «Что ты, Валера, опомнись! Ты – в Риме! Тебе выпала удача, о которой миллионы людей и мечтать не смеют».

На первую и единственную экскурсию по Риму родители отправили нас с Эммкой только через месяц после приезда в Италию. Те мои давние впечатления уже забыты, да к тому же их вытеснила поездка в Италию из Америки. По «Робинзоновскому» дневнику судить о них трудно.

Вот начало записи: «После занятий ездили с Эммкой на экскурсию по Риму. Великолепно! Наконец увидел Колизей. Ознакомились с Базиликой Девы Марии, были на Капитолийском холме. Очень впечатляющее зрелище. Видел скульптуру Микеланджело «Моисей». Как живой.». Ну, и дальше такой же скороговоркой, о Ватикане, о соборе Св. Петра (правда, об органной музыке, услышанной в соборе, я все же написал: «это было, как в сказке»), о знаменитом фонтане Треви, где, влекомый морскими конями, восседает на раковине огромный Нептун, а со скал, крутясь и пенясь, срываются потоки воды… О Нептуне я даже не упомянул. Зато записал, что на площади Пополо мы видели итальянских ребят-йогов, которые ходили босиком по огню и по стеклу. Впрочем, любого подростка такое зрелище заинтересует больше, чем скульптуры…

И все же я по-своему проникся Римом. Не столько красотами и знаменитыми зданиями, вокруг которых толпятся туристы, сколько тем ощущением старины, которое исходило от потемневших мраморных и кирпичных стен, от арок, ведущих куда-то вглубь улочек. Я прикладывал ладони к нагретым солнцем узеньким, длинным, почти черным кирпичам, они казались мне такими древними… Я думал: может, вот эти щербинки от стрел варваров, ворвавшихся в город? Вряд ли конечно, на улицах Рима сохранились жилые дома старше тысячи лет, но я совсем не разбирался ни в архитектурных стилях, ни в других признаках, по которым определяют возраст зданий. Зато мечтать любил. И огорчался, что эти прекрасные древние дома разрушаются, что за ними никто не следит, не ремонтирует, что Рим – такой красивый и зеленый город – загазован, закопчен, запущен. Именно такое ощущение осталось у меня от наших с отцом деловых поездок в Рим, в ту его часть, где находилось представительство Хиаса. Толчея, суета, машины, мотоциклы, велосипедисты… Один только раз, решив отдохнуть и съесть мороженое, разыскали мы за углом шумной и грязной улицы необыкновенно уютное кафе. За кирпичной оградой на площадке, покрытой гравием, разместилось несколько светлых металлических столиков. Площадку окружало море зелени, уж не знаю, каким еще словом объединить ниспадавшие с ограды вьющиеся растения с белыми цветочками, красиво подстриженные кустарники, большую яркую клумбу, два стройных кипариса, навес из виноградных лоз над частью площадки. Посреди этого оазиса бил фонтан, струи воды вылетали из открытой пасти огромной рыбы. А замыкал площадку трехэтажный дом. Старинный, как мне показалось, но не запущенный, не почерневший. Кирпичные стены были вычищены, фасад выложен светлым камнем, высокие окна сверкали, красная черепичная крыша круто уходила вверх… Ну, до того хорош был дом, что я не мог отвести от него глаз. Очень меня занимало – кто живет в особняке, зачем люди, несомненно, богатые, устроили перед своим домом кафе? Впрочем, когда официант принес нам мороженое в тяжелых резных кубках из металла, похожего на серебро, я и сам почувствовал себя чуть ли не владельцем всего этого великолепия.

* * *

Поездки на рынок тоже знакомили с Римом, его кипучей жизнью, хотя совершались они вовсе не ради этого. Мысли и чувства поглощало совсем другое: что сегодня удастся продать? Еще бы! Столько денег, времени и сил было потрачено на покупки ради того, чтобы продержаться в Италии. Столько мук вытерпели мы (а я – побольше, чем другие) с этими проклятыми чемоданами!

* * *

…Ранним воскресным утром мы с отцом и мужская часть семьи Мушеевых приехали на Американу. Так назывался большой римский рынок, а точнее – международная толкучка.

Эх, Робинзон, Робинзон! Почему же нет в твоем дневнике ни строчки об этом любопытнейшем месте! На Американу съезжались жители всей Италии, иммигранты из многих стран мира, больше всего, вероятно, из России и Восточной Европы. Здесь-то они и сбывали своё барахло. Ну и теснотища тут была! Продающие, покупающие – все вперемешку. Разнообразные столы, столики, ящики, самодельные прилавки, а между ними – груды вещей прямо на земле… В этом огромном муравейнике суетимся и мы. Многие привозят свои столики, но нам удалось раздобыть рыночный. Торопливо раскладываемся, стараемся, чтобы все уместилось, чтобы вещи выглядели получше. По одну сторону столика – постельное белье, скатерти, по другую – электроника, в центре – сувениры… Ну, кажется, смотрится. Теперь бы продать…

Все детство слышал я звонкие, протяжные возгласы продавцов на рынках в Ташкенте и в Чирчике. Они-то умели зазывать! Восточный рынок без этих певучих голосов и представить себе нельзя. Но и здесь, над Американой, стоял несмолкающий гул, в нем высокими нотами выделялись призывы продающих. Нельзя молчать и нам. Гляжу на отца, и мне понятно, что зазывать придется мне…

– Сеньора, сеньора! Натуралэ, натуралэ! – выкрикиваю я, стараясь, чтобы мой голос звучал и приятно, и достаточно громко. Зову, зову, а сеньоры почему-то никак не реагируют, проходят мимо… Оп! Вот эта вроде глядит…

– Сеньора!

Подошла… У меня даже сердце забилось… Рассматривает скатерть… Щупает…

– Валера, скажи ей, что льняная!

Все-таки интересный человек мой отец! Если бы я знал итальянский, я бы ей много чего сказал, а не только что скатерть льняная. Пусть он сам попробует, думаю я. И тут же слышу голос отца:

– Сеньора, смотри! – Схватив скатерть, он встряхивает её так, что она парусом взлетает вверх, потом сдвигает, чтобы красивая белая вышивка оказалась перед лицом покупательницы… Да, отец гораздо решительнее, чем я!