Звездные войны товарища Сталина. Орбита "сталинских соколов" - Владимир Перемолотов

Все обозреватели, вне зависимости от степени информированности и политического оптимизма, сходились на том, что что-то случится.

Напряжение в обществе копилось, и оно должно было найти выход.

Газеты Польши, Эстонии, Румынии, Чехо-Словакии выстрелили набором статей, где громко и пафосно говорилось о долге цивилизованных стран перед русским народом и под сурдинку о скромных территориальных претензиях и восстановлении исторической справедливости.

Потом началось то, что газетчики мгновенно окрестили «войной глоток». Словно спущенные с цепи, политики забросали свои парламенты речами. Старт дал Маннергейм, выступивший перед эдускунтом и осудивший позицию Финляндии в отношении армии Юденича, назвав все, что случилось в 1918 году, «ошибкой, которая вопиет об исправлении».

Потом варианты этой арии зазвучали по всему «санитарному кордону» – от Эстонии до боярской Румынии, а после слов неизбежно последовали дела.

Провокации на границах СССР следовали одна за другой.

Мелкие шавки империализма задирали российского медведя под пристальными взглядами охотников из Англии и Франции.

Из-за океана за всем этим наблюдали САСШ.

… – Как же они проскользнули мимо вас, Енох Гершенович? Как вы умудрились не обратить на них свое просвещенное внимание?

Сарказма в голосе первого чекиста хватило с избытком, но его зам находился не в том состоянии, чтоб оценить это.

– Вот это-то и есть самое удивительное! – почти с восторгом отозвался Ягода. – До чего додумались! Они проверяли лояльность новых членов организации под глубоким гипнозом! Был, есть у них такой специалист, которому чужие мозги прощупать, что чихнуть, – один труд!

– Его нашли?

– Ищем… Между прочим, этот же гений и создал и загрузил в мозги нашего русского профессора совершенно искусственную личность профессора германского! Вы представляете?!

– Что-то у вас, Генрих Григорьевич, восклицательных знаков уж слишком много.

– Так ведь какая идея! Какие возможности! Это ведь не чемодан – человек с двойным дном! Если врага можно признать гениальным, то это как раз тот самый случай!

– Гипноз, говорите, – задумался первый чекист страны. Занимаясь безопасностью первого пролетарского государства, ОГПУ приходилось сталкиваться с ситуациями, когда традиционные методы работы давали осечку. В таких случаях к работе привлекался спецотдел ОГПУ. Шифры, яды, гипноз, оккультные тайны, масонские организации… В отделе работали специалисты, способные разобраться с такими загадками.

– Где они сейчас?

– В Париже, по моим сведениям.

– А «Пролетарий»?

– Там же.

– Французы не догадываются?

– Скорее всего, делают вид, что им ничего не известно.

– Так. Это существенно меняет дело и нашу тактику… – наконец сказал Менжинский. Если тем, что сейчас назревало в Париже, не управлять, то события могли пойти так, как нужно кому-то, а не Советским людям. – Да… Профессора нужно вернуть в Москву. Если мы не сделаем этого, то его просто заставят делать свои аппараты во Франции или в Британии.

Несколько секунд он стоял у окна, проверяя правильность умозаключений.

– Жду вас через два часа вместе с товарищем Бокием. Эта работа для его специалистов. Да! И узнайте, где нынче наши герои околоземных орбит.

– Они в Москве. На Лубянке. Ждут распоряжений…

…Разница между последним посещением Федосеем здания на Лубянке состояла только в том, что, признав в них героев космоса, дежурный отдал честь, а так все как и было – и сверлящий спину взгляд, и обтянутая клеенкой двойная дверь, и часы, и стол, и нарукавники на Артузове.

Положительно он хотел, чтобы они приняли его за счетовода!

Они подошли, и так же, как и в прошлый раз, не отрывая взгляда от бумаг на столе, он сказал:

– Есть работа для двоих старичков по ту сторону границы…

Они подтянулись, расправив плечи.

– Нужно поехать во Францию и привезти оттуда одного человека…

– Выкрасть? – задал вопрос Федосей. Дёготь только глазом дернул. Отложивший перо в сторону Менжинский заметил это и усмехнулся.

– Нет. Всего лишь помочь вернуться…

Задание получено. Можно было подняться и уйти, но Федосей остался на месте. Артузов вопросительно посмотрел на него.

– Не знаю, товарищ Артузов, – решился Федосей. – Может, мой вопрос и не по чину, но мне это обязательно нужно знать.

– Что?

– Профессор. Кто он? Что? Зачем?

Малюков смешался.

– Я был в группе… Мы расследовали…Такие же аппараты…

Под взглядом Артузова он замолчал. А Артузов думал, что ему ответить… Конечно, он мог вообще промолчать, просто сказать, что действительно не по чину товарищу Малюкову такие вопросы задавать, но он видел, что не просто так, не из любопытства задаётся вопрос. Болит душа у человека – с кем он все это время работал? С другом? С замаскировавшимся врагом?

Пауза затягивалась. Артузов увидел, как изменилось лицо у Федосея, сообразившего наконец, как он нарушил субординацию. Чекист замер. Вытянулся.

– Гипноз, – сказал наконец Артузов. – Враги загипнотизировали профессора. Он не ведал, что творил…

…Плюшевые занавеси темно-багрового цвета закрывали окно парижского отеля не полностью, и из его середины лился ласковый солнечный свет. В номере, вокруг стола в добротных креслах, возможно, нживших в себе тела графов и баронов, сидели трое советских людей и решали одну очень важную проблему.

– Какие условия вам необходимы для работы? – деловито спросил Дёготь.

– Объект, как я понимаю, уже подвергался гипнотическому воздействию?

– Да.

– Тогда все просто. Мне нужно остаться с ним наедине хотя бы на 2–3 минуты. Ну и естественно, чтоб никто не мешал и чтоб объект был спокоен…

У Федосея брови поползли вверх, он уж хотел было спросить насчет того, не нужно ли при этом присутствие британской королевы или американского президента, но Деготь спросил.

– По-другому нельзя?

Товарищ Орландо развел руками с искренним сожалением.

– В другом случае я не могу гарантировать…

Деготь посмотрел, как сдувается Федосей, и пожал плечами – делать нечего, придется обеспечивать… Конечно, легко сказать.

– То есть необходимо помещение, – загнул палец Федосей.

– И ничего не подозревающий клиент, – добавил Дёготь.

– То есть помещение, куда он пойдет добровольно, – сформулировал Федосей.