О чем знает ветер - Эми Хармон

Главарь пошел рыскать по комнатам. Я болталась рядом, несла какую-то дамскую чушь – уже и не помню, что конкретно говорила. Он не обращал на меня внимания. Заглянул в ванную, в кухню, и вдруг Уолтерс крикнул:

– А это еще что такое?

Ни жива ни мертва, я проследовала за главарем в приемную Томаса. Уолтерс таращился на распахнутые шкафчики и выдвинутые ящики.

Главарь оживился:

– Мэм?

– Да, капитан, – пискнула я.

– В доме прибрано, а здесь беспорядок. Отвечайте, кому лекарства потребовались?

Я рассмеялась:

– Кобыле, сэр, кому ж еще-то! Я лауданум искала. Доктор Смит, видите ли, прячет его – считает, я к нему пристрастилась. А мне вот отец, покойник, говорил, это средство на лошадей отлично действует. Главное – изловчиться, на язык лошади положить толику. Вот вы, капитан, когда-нибудь успокаивали лошадь лауданумом?

Главарь воззрился на меня, словно сомневаясь в моей адекватности.

– То-то и видно, что нет, капитан! Легко было отцу советовать – попробовал бы сам!

– Так вы нашли лауданум, мэм?

– Не нашла. Всё перерыла – нет как нет.

– Покажите-ка нам вашу кобылу.

– Конечно. Только шаль возьму.

Дыша через нос, чтобы унять сердцебиение, удерживая на губах улыбку и даже умудрившись растянуть ее пошире при появлении Барретта с Россом, я прошла в свою спальню. Барретт и Росс спускались по лестнице спокойно; я надеялась, что Оэна они не разбудили.

В спальне я повязалась крест-накрест шалью и сунула ноги в старые ботинки, зашнуровав их наскоро, кое-как. Я торопилась. Не хватало, чтобы вспомогалы вломились в сарай без меня. Нет, пускай их капитан (или в каком он там чине) увидит именно ту картину, которую я для него приготовила. А если контрабандисты не сумели толком спрятать оружие? Если они сами околачиваются где-то поблизости? Оставалось молиться, что это не так.

Снова пришлось шлепать через луг. Пятеро вспомогал держались ближе к аллее, вглядывались во мрак меж деревьев. Пятеро других остались следить за домом. Фонарь всё еще помигивал из дверного проема. Я нарочно оступилась, и главарь замедлил шаг, выставил локоть – мол, обопритесь. Я изобразила улыбку, благодарную и вместе с тем игривую.

– Вот так ночка выдалась, да, капитан? Будет что доктору Смиту порассказать! Ой! А может, жеребенок уж родился!

– Когда вы ждете доктора Смита, миссис…

– Галлахер, капитан. Завтра или послезавтра, думаю, доктор вернется. Когда фельдмаршал Френч занимал пост лорда-лейтенанта, доктор Смит ездил в Дублин гораздо чаще. Видите ли, покойный отец доктора Смита был очень дружен с фельдмаршалом Френчем и его супругой. А вы, капитан, знаете фельдмаршала Френча лично?

– Не имею такого удовольствия, миссис Галлахер, – последовал ответ.

По тону я поняла: главарь смягчился. Вряд ли Томас одобрил бы мою болтовню о связях отчима, но что мне было делать в заданных обстоятельствах? Вот я и рассудила: дружба с британским политиком, известным своей непримиримостью к повстанцам, сыграет мне на руку. И не ошиблась.

Дэниел О'Тул водил кобылу по сараю. Сделает несколько кругов, остановится, пошепчет в замшевое ухо – и продолжает свое занятие. Кобыльи бока блестели от пота, да и сам О'Тул изрядно взмок. Рубаха его была в крови, одна рука – тоже.

При нашем появлении он вздрогнул – вроде как от удивления, на самом деле, конечно, от страха.

– Ну, мистер О'Тул, как наша девочка?

Я заговорила так, будто ветеринаров привела на консилиум. О'Тул, уловив мой американский акцент, спрятал глаза, чтоб не выдали.

– Да вот, прогуливаю ее, прохаживаю, миссис Галлахер. Порой оно помогает.

– Ты весь в крови, – процедил главарь.

– А то ж! – отозвался Дэниел О'Тул. – Дела-то серьезные. Худые дела, вот что я скажу. Вóды когда еще отошли, я и головку нащупал, и копытца передние – а всё никак не разрешится, болезная наша. Просто беда, миссис Галлахер! Копытцами, говорю, так и сучит жеребенок-то…

– Еще кто-нибудь тут есть? – рявкнул главарь, явно не желая дополнительных подробностей о процессе лошадиных родов.

– Старшенький мой, Робби, – спит в каморке. Перебрал чуток. И то сказать, мы с ним цельную ночь с кобылой возимся. Умаялись.

И снова тяготы сельской жизни ничуть не впечатлили вспомогалу. Одному из своих людей он велел лезть на сеновал, второго отправил в каморку. Я дышать боялась. Что, если Робби истекает кровью? Что, если кровь пропитала бинты, просочилась на одеяло? К счастью, посланный вышел из каморки буквально через пару минут, вытирая рот характерным жестом. Мне представилась початая бутылка отличного ирландского виски, стоящая на виду, смиренно предлагающая угоститься славному парню, который всю ночь под проливным дождем блюдет порядок в окрестностях Лох-Гилла…

– Всё верно. Перебрал малый. Дрыхнет, – сообщил вспомогала с добродушной ухмылкой.

– Миссис Галлахер, мы намерены прочесать окрестные поля. Никого не выпускайте из дому – ни сына, ни свекровь, ни прислугу. Это для их же безопасности. Операция займет несколько часов. Утром я еще загляну к вам.

– Может, все-таки выпьете чего-нибудь согревающего, капитан? Или вот на рассвете явится наша кухарка. Хотите, я распоряжусь, чтобы она для вас и ваших людей завтрак приготовила?

Наверно, прозвучало соблазнительно; главарь заколебался, и я чуть язык себе не откусила с досады. А ну как примет приглашение? Разве не лучше для всех нас, чтобы эти помпончатые поскорее убрались?

– Нет, спасибо, мэм, – вздохнул главарь.

Его люди пошли прочь из сарая. Он и сам вроде собрался уходить, но в дверях вдруг обернулся к Дэниелу О'Тулу.

– Эй, ты! Слыхал когда-нибудь, чтоб рожающих кобыл лауданумом пользовали?

Дэниел О'Тул вскинул брови. У меня сердце упало.

– Я человек бедный, я и для жены с детишками лекарствия купить не могу, сэр. А кабы мог – отчего ж и кобыле не дать? Небось худа не будет.

– Гм… А вот миссис Галлахер утверждает, что от лауданума сплошная польза.

– Хозяйке лучше знать, сэр, – закивал мистер О'Тул, не поднимая взгляда. – Она у нас умница-разумница, хозяйка-то.

В горле моем клокотал истерический смех, когда, придерживая юбку, я вслед за главарем выходила из сарая.

* * *

Дождь прекратился с зарей. Гарва-Глейб подставила свои стены под солнечный свет, будто очнулась от безмятежнейшей, сладчайшей дремы. Робби О'Тул, шатаясь, спотыкаясь и подвывая от боли, выбрался на лужайку, чем вызвал общее смятение. Впрочем, радовало уже то, что ноги и легкие у него функционируют. Кое-как удалось затащить Робби в дом, уложить в мою постель. Хоть я и боялась инфекции, а себя не переборола – повязку ему не сменила. Снова осматривать кошмарную пустую глазницу было выше моих сил. Я вспомнила про сироп, которым Томас пичкал меня после ранения, и влила изрядную дозу Робби в рот. Подействовало – юного контрабандиста объял глубокий, а главное, спокойный сон.