1985 - Энтони Берджесс

– Как он узнал? – спросила Мейвис, когда они с Бевом после ужина вместе входили в кинозал.

Бев насвистел несколько нот из «Слышал я, как малая птичка поет».

Мейвис поняла сразу.

– Не будь идиотом. Я не стукачка. Ты правда думаешь, что я направо и налево рассказываю персоналу, с кем сплю?

– Ты со сколькими спала?

– Не твое дело, черт побери, Джонс!

– Разве ты не Официальная шлюха Реабилитации?

За это она отвесила ему увесистую затрещину и убежала сидеть с другими девушками. Бев, щеку которого саднило, остался один, но не обделенный вниманием. Многие печальные или удивленные взгляды задерживались на нем, пока не погас свет. Занавес медленно разъехался, под первые строки «Бравого ОКа», которые неслись из динамиков в исполнении рожков и горнов, открывая широкий экран и вращающуюся серебряную шестерню. Студия «ОК-Фильм» представляла «Ярость живущих». Сюжет был традиционным, но ему придали болезненное воздействие посредством метода, разработанного экспериментальным отделением «Парамаунт» в семидесятых, когда устранен крошечный черный зазор между кадрами, который обычно глаз человека заполняет, не замечая, и изображения на экране кажутся живой картинкой из плоти и крови. Тему точно специально выбрали ради Бева, поскольку речь в фильме шла о том, как фабричная пожарная служба забастовала, чтобы добиться лучшего оборудования и улучшения условий труда, а остальные работники вышли на забастовку из солидарности с ними. Подлые работодатели, которые запланировали снос склада с целью развития и расширения производства, подожгли этот самый склад, сперва позаботившись, чтобы молодая и хорошенькая жена Джека Лэтема, одного из забастовщиков, оказалась заперта в прачечной. Когда это стало известно, никто не поверил, все сказали, мол, это грязный трюк работодателя. Забастовщики смотрели, как горит склад, а потом Джек услышал, как его жена кричит: «Джек, Джек! Спаси меня, Джек!», и увидел, как она машет из огня рукой и как развеваются ее волосы, но товарищи его удержали: грязный трюк, не смотри, не слушай. Поэтому склад сгорел дотла, забастовка не прервалась, и рабочие победили. Но в обугленных развалинах Джек нашел асбестовый идентификационный диск жены, потерял голову от горя и напал на собственных товарищей. А его товарищи признали, мол, да, они знали. Но спокойный, мудрый старик, ветеран рабочей борьбы, вправил ему мозги: делу нужны мученики, дело освящено их кровью или их черными, взмывающими к небу головешками. «Но почему невинные? Почему невинные должны!..» – кричал с четырех стен и потолка кинозала Джек. Бев вышел.

Бев ушел с фильма – вещь доселе неслыханная, – но в коридоре столкнулся с двумя громилами в комбинезонах персонала.

– Что, приятель, кино не понравилось? – спросил один.

– Я его уже видел, – ответил Бев. – Даже пережил.

И повернулся идти в дортуар.

– Вот уж точно, точно, – сказал второй, с необычайно близко посаженными глазами и почти безгубый. – Вот уж точно.

– Надо же, только усугубляет, – сказал первый, заступая Беву дорогу. – Нам не по душе, что ты с мистером Петтигрю выкинул. Никому тут не понравилось.

– Кто же эти «мы»? – спросил Бев.

– Мистер Петтигрю, – сказал второй, – он босс.

– Боссов больше нет, – возразил Бев. – Есть представители, делегаты, секретари, председатели. Но никаких боссов.

– Для таких, как ты, – сказал первый, – боссы должны быть. Такие, как ты, только язык боссов понимают. Сюда!

Бев испытал мрачное удовольствие, что реабилитация показала, наконец, свое истинное лицо – оскал тайного насилия. Его затолкали в лифт – он не видел, чтобы им раньше пользовались. Кабина, как и следовало ожидать, пошла вниз. Когда двери открылись, перед Бевом открылся подвал, в котором еще оставались винные бочки, теперь давно пустые. Зато тут стояли простой сосновый стол и три стула. Под потолком гудела галогенная лампа, уже включенная. Под самой лампой стоял задумчиво еще один мужчина, внешне тихий и мягкий, и чистил спичкой ногти.

– Ага, – поднимая глаза, сказал он без тени энтузиазма. – Это он его?

– Он, он, Чарли. Что называется, образованный чертяка. Пусть сделает кое-что приятное мистеру Петтигрю. Такое, чтобы у мистера Петтигрю слезы радости проступили, ей-ей.

– Ах это! – сказал Чарли.

Он заткнул зубочистку в нагрудный карман комбинезона, а из другого широкого и глубокого достал свернутый листок бумаги.

– Вот это надо прочесть. Потом подписать. Но сначала прочесть. Садись, дурачок. Читай внимательно.

Бев сел и начал читать:

«Сим я признаю, что после исключительно полезного курса реабилитации в Образовательном центре Конгресса Профсоюзов Кроуфорд-Мэнор в Восточном Сассексе я приобрел ясное понимание заблуждений, которые прежде питал, касательно целей и организации британского синдикализма. Сим я безоговорочно отрекаюсь от этих заблуждений и желаю, чтобы стало известно, публично, если потребуется, что отныне буду готовым к сотрудничеству членом моего профсоюза и ярым сторонником принципов, за которые он с другими братскими профсоюзами выступает».

Дата:… Подпись:…

– Мне не слишком нравится глагол в самом конце, – сказал Бев. – Мистер Петтигрю постарался?

– Зато весомо и веско, – отозвался Чарли. – Отлично написано. Вот тебе ручка. – Он протянул шариковую ручку. – От тебя требуется только закорючку поставить. Дату я сам впишу.

– Так с каждым происходит? – поинтересовался Бев. – Каждому приходится сюда спускаться, чтобы подписать? Или я удостоен особой чести?

– Бывает, спускаются, – пожал плечами Чарли, – но не так много. Сдается, на курсе 23 ты единственный. Об остальных отзывы хорошие, но ты, похоже, сущий гад.

– Это вам Мейвис сказала? – спросил Бев.

– Никаких имен. И если ты думаешь, что это идея мистера Петтигрю, подумай хорошенько. Мистер Петтигрю выше нашего дельца тут, в подвале. Он расстраивается, если кто-то уходит отсюда все тем же подлым гадом, хотя это и не его слова. Наш мистер Петтигрю уж точно невинен, как младенец, и его надо вроде как защищать от неприглядной жизни. Ну вот, теперь ты знаешь, что тебе делать, дурачок, и что будет, если не сделаешь, поэтому давай-ка со всем покончим, лады?

Все грустно покивали, когда Бев порвал документ.

– У Чарли тут таких уйма, – сказал безгубый.

– Они у меня подотчетные, – отозвался Чарли. – Вам лучше начинать, ребята.

И они начали. Дело свое они знали, то есть не оставляли следов. Тяжело дыша, Бев лежал на полу, стараясь втянуть в легкие воздух, но воздуха попросту не было в наличии.

– Ну же, дурачок, – уговаривал Чарли. – Тебе надо только подписать. Когда отсюда выйдешь, делай что хочешь, только, бога ради, не будь еще большей свиньей по отношению к мистеру Петтигрю, чем уже отчебучил.