Сердце Пандоры - Айя Субботина

— Все ссылаются на источник из вашего близкого окружения, — невпопад говорит она.

— Стандартная отговорка. Пусть юристы берут всех за яйца, пусть выкопают этот источник с того света, если понадобиться. Готовь опровержение.

— Адам Александрович… — Она снова мычит. Слышу стук каблуков по полу, хлопок закрывшейся двери и практически полную тишину. Кажется, мой секретарь заперлась в кладовке. — Адам Александрович… Это я. Я виновата.

Странно, но мне подобное даже в голову не могло прийти. Марина пришла ко мне по хорошей протекции еще девчонкой, которая даже не умела пользоваться кофемашиной. Но она очень старалась и слово человека, который ее рекомендовал, значило куда больше, чем пару крупных косяков в первый же рабочий день. Можно сказать, именно у меня она прошла школу жизни, научилась всему, что знает, и раскрыла все необходимые для ее должности качества. И она всегда умела держать язык за зубами, даже когда в ее руки попадала очень конфиденциальная информация. Пару раз ей нарочно всучивали «утку», чтобы проверить, выйдет ли информация за пределы доверенных лиц, но Марина ни разу не дала повод усомниться в ее умении хранить корпоративные — и не только — секреты.

— Кому ты рассказала? — Тянусь за второй сигаретой.

— Только… вашей жене.

В драматических фильмах в такие моменты герой должен чертыхаться или материться, должен швырнуть телефоном в стену или сожрать собственную сигарету.

Мне — по фигу.

Ощущение пустоты такое странно знакомое, что хочется пожать ему руку, словно старому другу. И злости нет совсем. Я как будто шел куда-то, остановился, когда передо мной свалилась здоровенная непонятная хрень, оглянулся — и понял, что просто топтался на месте. Ничего не изменилось.

— Что ты ей сказала? — Марина шмыгает носом. — Перестань жевать сопли.

Она не сразу, но перестает судорожно вздрагивать в перерывах между предложениями. Рассказывает, как Полина захотела с ней встретиться, якобы для того, чтобы обсудить мой День рождения. Как потом угрожала: Марину она явно впечатлила, потому что возмущение до сих пор звенит в ее голосе.

— Я думала, она беспокоится о вашем здоровье, — говорит Марина. Всхлипывает еще раз. — Боялась сказать. Я написала заявление, оставлю его на вашем столе.

— Молодец, что написала. — Дым наполняет легкие, и я расслабленно опускаюсь на локти, запрокидываю голову, рисуя тлеющей сигаретой химеры между тусклыми звездами. А ведь мне правда плевать. Прислушиваюсь к своим чувствам, пытаюсь выковырять хоть что-то, как упоротый золотоискатель снова и снова промываю ту же самую горсть песка в надежде отыскать золотую крупицу. — А теперь порви свою писульку, соберись и начинай делать свою работу. Завтра буду.

— Спасибо, — бормочет она.

— О Полине никому не слова. Поняла меня?

— Вы же знаете…

Я знаю, поэтому не собираюсь дослушивать и выключаю телефон. На этот раз — наглухо.

«А ведь ждал подвох», — скучным голосом припоминает внутренний здоровенный кусок говна, который всплывает каждый раз, когда в моей жизни случается новая жопа.

В прошлый раз, два года назад, именно он «припомнил» все те головные боли и мошки перед глазами, которые я списывал на усталость. Взращенная мной же тварь с огромным наслаждением похрустела трупом моей надежды.

И вот — опять.

Марина сказала, что это случилось неделю назад. Примерно тогда же Полина изменилась. Было бы наивно отрицать очевидную связь.

Возможно, она испугалась, что со мной что-то случится — и она останется без своего любимого «Мазерати», поэтому нашла тех, кто щедро отблагодарит за информацию. Не могу ее осуждать. Она — хорошая мать, и как любая хорошая мать думает о будущем своего ребенка. Не могу осуждать даже за то, что ей не пришло в голову вспомнить о завещании, где она указана единственной владелицей всего, что у меня есть.

После третьей сигареты моя голова превращается в кальян. Призрачные звуки булькающего дыма вызывают наркоманскую улыбку. Я шевелю занемевшими кончиками пальцев на ногах, и что-то теплое стекает по верхней губе. Слизываю. На вкус, как кровь. По хрен, просто еще один новый симптом вдобавок к привычным. Возможно, вообще никак не связанный с миной в башке, а, возможно, именно он громче всех кричит, что все-таки у жизни для меня плохие новости.

Я не знаю, что с нами происходит.

Мы как будто плыли в одной лодке, научились вместе грести веслами и при этом не вертеться на месте, а потом Адам взял меня за шиворот — и вышвырнул за борт. Я бултыхаюсь, зову на помощь и пытаюсь удержаться на плаву, но он просто гребет в другую сторону. И даже не утруждает себя хотя бы прощальным взглядом.

Утром воскресенья говорит, что нужно возвращаться, потому что у него большие проблемы с его жутко дорогим и важным бизнесом. Рассеянно целует меня в висок и даже не пытается сделать вид, что это — не продолжение вчерашнего и позавчерашнего. Это просто «стандартная отписка» из службы технической поддержки: «Оставайтесь на линии, ваш звонок очень важен для нас».

С таким же лицом он мог чмокнуть кованный бутон на воротах, через которые мы проезжаем, оставляя загородный дом, детские вещи и кучу моих надежд.

Я пытаюсь узнать, что случилось, но Адам сначала просто игнорирует мои шаги навстречу, а потом сухо говорит:

— Не надо, Полина. Пора бы запомнить, если я не хочу о чем-то говорить, то бессмысленно тянуть это клещами.

Маленькая грязная Полина бежала вслед за белым кроликом в волшебную дверцу новой жизни, а та захлопнулась у нее перед носом. Я просто упала: вся целиком, сразу. Не рассыпалась на кусочки, не развалилась на недоумение и непонимание, а тихонько свалилась во что-то холодное, пустое и вязкое.

Не знаю, если ли в геометрии закон, объясняющий, почему две прямые, проходящие друг через друга, все равно не пересекаются, но именно это происходит с нашими жизнями. Мы нашли точку, сомкнулись в ней на полной скорости, но это оказалось лишь иллюзией, зрительным обманом, потому что каждый продолжил бег по своей прямой. Теперь уже в противоположные стороны.

Или я просто плохо знаю геометрии.

Мы возвращаемся в столицу — и Адам просто исчезает. Он есть: появляется дома, все так же играет с сыном и даже спит в нашей кровати, но, когда я притрагиваюсь к нему — его просто нет. Я живу в доме с мужчиной, которого увела у моей сестры и которому никогда не была нужна, но он прилежно исполняет все обязательства.

Нам нужно поговорить: это единственный способ хотя бы попытаться что-то решить вместе, а не сидя каждый в своем углу. Но он не дает мне возможности. А когда мне надоедает стучать в стену головой, я просто… останавливаюсь.

Вешаю перед собой иллюзорный огромный знак «СТОП» и смотрю на него до тех пор, пока он не прожигает сетчатку, не проникает глубже, чем детские страхи.