Сердце Пандоры - Айя Субботина

У меня самый благоприятный прогноз. И самое главное — все мои волосы останутся при мне, как и мой скальп. И на следующий день после последней операции я собираюсь вернуться домой.

— У вас очень милая жена, Адам, — говорит доктор, разглядывая какие-то мои снимки.

Сначала я просто на автомате киваю, думая, что он видел фотографии Полины или просто навел справки обо мне ровно так же, как я в свое время я навел справки о нем. Но проходит минута-другая, а этот пожилой иудей смотрит на меня все с тем же прищуром, как будто ждет, когда у моего заторможенного болезнью мозга включится позднее зажигание. Как будто ждет, что я начну думать не над тем, что он сказал, а над тем, что хотел сказать.

— Моя жена? — переспрашиваю я. — Полина?

— Да, кажется, Полина, — соглашается он.

В кабинете просторно и довольно уютно в свете закатного солнца. Мы с доктором сидим друг напротив друга, разделенные столом из благородной темной породы дерева, и я пытаюсь ухватиться за скудный выбор предметов на столешнице: канцелярские принадлежности с фирменным логотипом клиники, бумага для записей, ноутбук, лампа «под старину».

И все это с единственной целью: не накинуться на Берра с требованием узнать, что этот сукин сын имел в виду.

— У меня была возможность заочно познакомиться с ней в неформальной обстановке, — пространно поясняет он.

Даже не хочу играть в угадайку, потому что в голову лезет совершенная дичь, вплоть до того, что Полина могла приехать к нему и предложить себя вот на этом сраном столе в обмен на еще один шанс для меня. Это чистейшая ересь, и я списываю ее на облучение моей головы. Возможно, это есть те самые побочные эффекты, о которых медицина намеренно умалчивает, чтобы скрасить пилюлю для пациентов, готовых распрощаться с круглыми суммами в обмен на безболезненное чудодейственное и совершенно безвредное лечение. Сомнительная реклама для пестрого завлекательного проспекта: «Вылечи рак — стань дураком!»

— Откуда вы знаете мою жену?

Берр снисходительно качает головой и тянет с ответом. А я ничего не могу сделать, даже рявкнуть на него, потому что он на своей территории, и даже если я размажу умника по стенке, наплевав на всю благодарность, это не гарантирует его развязанного языка.

— Полина была очень настойчивой, когда пыталась убедить меня, что вам просто необходим шанс. И ждать вы не можете.

«Полина была очень настойчива…»

Почему я цепляюсь за эти слова? Почему снова смотрю на проклятый стол и мысленно обливаю его керосином? Почему пальцы обжигает гаснущим пламенем невидимой спички, которую так и не решаюсь бросить?

— Сначала она терроризировала моего секретаря, потом раздобыла мой личный телефон — уж не знаю, как ей это удалось, но вы должны понимать, что такое конфиденциальность личных данных и как люди вроде нас с сами, Адам, ревностно оберегают личную жизнь.

Просто машу головой в знак согласия.

Где у этой заторможенной реальности кнопка ускоренной перемотки?

— Я видел много настойчивых женщин, но все они вызывали жуткое раздражение и зуд в понятном месте. — Он передергивает жидкими седыми бровями и продолжает только после еще одного моего «полностью согласен». — Но я просто не знаю человека, который был бы таким напористым и при этом очаровательным.

— Полина умеет взять свое, — бормочу я, вспоминая и наше с ней соглашение, и ее прессинг моего секретаря. Судя по всему, моя Пандора не остановилась на достигнутом, и пока я остервенело и безрезультатно колотил в парадные двери, просто зашла через задний двор.

— Обычно я не делаю ничего подобного, потому что врачи в некоторой степени священники и психологи и не имеют морального и этического права разглашать конфиденциальную информацию. И прежде, чем мы продолжим, должен сразу обозначить свою позицию. Это — не ради вас, Адам. Это ради вашей жены.

Берр возится с ноутбуком, потом поворачивает его в мою сторону.

На экране видео на паузе. Это моя Полина: заплаканная, взъерошенная, с покрасневшими крыльями носа, как будто она болела затяжным насморком и натерла кожу бумажными салфетками. Почему-то бросаю взгляд на ползунок прокрутки видео: он в самом начале, и цифра на другом конце ленты значит почти двадцать минут.

Доктор не торопится: степенно поднимается из удобного кресла, поправляет карандаш и ручку, чтобы те лежали впритык и идеально ровно, проходит мимо, отечески и немного снисходительно похлопав по плечу.

— Не буду мешать просмотру, Адам. Спускайтесь в кафетерий, как закончите: охотно составляю вам компанию за стаканчиком чего-то горячего.

Запись называется странно: «Расчленение души: инновация».

И хоть доктор вышел из кабинета пять минут назад, я не могу себя заставить нажать на кнопку просмотра. Просто смотрю на застывшее в умиротворенном мученичестве лицо Полины и пытаюсь хотя бы приблизительно угадать, что именно она рассказала моему лечащему врачу. Но и это не загадка номер один. Понятно, что она плакала и была на взводе, когда делала запись. Я пытаюсь нащупать хоть каплю логики в ее поступке, найти для него причину — и с размаху влетаю лбом в глухую стену. Потому что есть лишь одна логическая причина, но она настолько же невероятна, как и предсказываемое раз в квартал столкновение с загадочной Нибуру.

Я подвигаю кресло ближе, ставлю локти на стол и поудобнее устраиваю на них подбородок. Хрен знает почему, но именно вот так, не очень удобно, с напряженной спиной и неприятным зудом за ушами правильнее всего слушать исповедь своей жены. Еще бы узнать, почему я вдруг окрестил пока еще полностью загадочное видео Исповедью.

Палец еще на одну секунду зависает над тачпадом, но я все-таки ударяю по нему, почему-то зная, что после просмотра в моей собственной жизни случится катастрофа похлеще, чем столкновение со смертоносной планетой.

— Я знаю, что вы упорно меня игнорируете, — вот так, без вступления начинает Полина, — и я бы хотела сказать, что сожалею о своем наглом вторжении в вашу личную жизнь, но это было бы вранье. Потому что я сделаю это снова и снова, если только так вас можно заставить принять в свою клинику моего мужа. Доброго времени суток, доктор Берр, меня зовут Полина Романова, мы с вами заочно знакомы, потому что я и есть та самая прилипчивая русская, как говорит ваш секретарь.

Я замечаю, что у нее немного дрожит нижняя губа, и Полина пару раз порывается обнять себя ладонями, но явно не от холода. Она часто потирает собственные плечи, когда чувствует дискомфорт или пытается сохранить хотя бы видимость ясности мысли. Не очень похоже на то, что в момент записи у моей со всех сторон обеспеченной жены жизнь была медовым пряником.

— В психологии, уважаемый доктор, есть прием психологического давления. Или манипуляции — называйте как угодно, суть не меняется. Он очень прост — и многие используют его даже неосознанно. Не помню, как эта штука называется по учебнику и не уверена, что у нее вообще есть название, но сейчас мне хочется назвать ее «дать лицо обезличенному». Я надеюсь, что не ошиблась — и единственная причина, по которой вы не хотите дать моему мужу еще один шанс, кроется лишь в том, что вы просто понятия не имеете, какой он человек. Кто-то должен открыть вам глаза.