Владимир Набоков, отец Владимира Набокова - Григорий Аросев

Один из наиболее важных в связи с отношениями отца и сына Набоковых зарубежных литераторов – Оскар Уайльд. В набоковской библиотеке, конечно, было много книг ирландского писателя, его игнорировать было в те годы просто невозможно. Но нельзя сказать и то, что он входил в число любимых. В. Д. Набоков без восторга относился к драматургии Уайльда, критикуя его за негативное влияние на образ мыслей тогдашней молодежи. Отношение Набокова к стихам и прозе Уайльда нам неизвестно, но резонно предположить, что оно было примерно таким же. Его сын вполне разделял мнение отца. Он неоднократно и в довольно пренебрежительном ключе упоминал Уайльда как в прозе, так и в публицистике-интервью. На отношение к писателю, безусловно, влияло и в целом не очень терпимое отношение В. В. Набокова к гомосексуалам, и несогласие с некоторыми уайльдовскими эстетическими принципами. Именно с некоторыми, потому что другие воззрения были все-таки Набокову скорее близки, например сформулированные в «эссе в диалоге» Уайльда «Упадок искусства лжи» (1889). Теоретизируя об искусстве, в том числе в своих опубликованных лекциях, Набоков соглашался с некоторыми тезисами ирландца («Искусство никогда не выражает ничего, кроме себя самого», «Жизнь подражает Искусству гораздо больше, чем Искусство – Жизни» и др.). Мелькает Уайльд и в прозе: «Являлся Оскар Уайльд и на беглом и сорном французском с обычными англицизмами темно обвинял покойных родителей Цинтии в чем-то, приобретшем в моей записи вид “плагиатизма”» («Сестры Вэйн»).

Иного рода отношения были у Набоковых с Гербертом Уэллсом. С ним они были лично знакомы: по крайней мере, в 1914 году, когда англичанин приезжал в Россию, В. Д. Набоков пригласил его к себе домой (и тогда же произошел известный комический случай, когда переводчица Зинаида Венгерова в личном разговоре с британцем перепутала «Затерянный мир» Конан Дойла с «Войной миров» Уэллса), а два года спустя, приехав в воюющую Англию, Набоков нанес ему ответный визит. В своих путевых очерках ВДН назвал Уэллса автором «стольких замечательных книг, то блещущих фантазией, то изумляющих глубиной мысли, яркими мгновенными вспышками страсти, чередованием сарказма и лиризма»[82]. Но вместе с этим Набоков-старший отмечал чрезмерную литературную плодовитость Уэллса, которая, как он считал, «вредит законченности и продуманности» его текстов[83] и указывает на утопическое миропонимание Уэллса, который предполагал, в частности, что в Германии того времени была возможна «революция, соединенная со свержением прусского ига ‹…› что было бы лучшим, исторически наиболее справедливым… исходом войны»[84] (кто в этом вопросе оказался бóльшим утопистом, вопрос открытый). Ну и как развязка – отзыв Набокова-старшего об Уэллсе в письме от 3 ноября 1920 года к Павлу Милюкову:

Его сына политическая позиция Wells‘а волновала куда меньше. В. В. Набоков писал, что Уэллс был его любимым писателем в детстве, упоминая такие романы, как «Машина времени», «Человек-невидимка», «Война миров», «Первые люди на Луне». Владимир Набоков – младший высоко ценил Уэллса, говоря, что испытывает по отношению к нему «глубокое восхищение». Но при этом, как и отец, он не обращал внимания на общественно-политические высказывания англичанина (и даже вложил именно это мнение в уста писателя Вадима Вадимовича из романа «Смотри на арлекинов!»). Еще одно предположение о связях писателей Уэллса и Набокова – планета Антитерра, где проходит действие романа «Ада, или Радости страсти», написанного незадолго до «Смотри на арлекинов!». Не исключено, что концепцию Антитерры Набоков взял из книги «Люди как боги» (1923), где действие проходит в параллельном мире.

Помимо британцев, отец и сын Набоковы ценили французов Флобера и Мопассана, итальянцев Д‘Аннунцио и, ныне прочно забытого классика, Сильвио Пеллико. «Госпожа Бовари» Флобера устойчиво пребывала в списке любимых книг и Владимира Дмитриевича, и Владимира. ВДН написал эссе о Флобере на его столетие (публикуется в Приложении 1), а его сын рассыпал многочисленные намеки, прямые и косвенные, на французского писателя по многим своим книгам (начиная с «Короля, дамы, валета», где суть интриги во многом флоберовская, и до «Лолиты») и, конечно, подробно разбирал «Госпожу Бовари» в своих лекциях.

А еще Гавриэль Шапиро рассказывает следующую забавную историю: однажды, еще до революции, на развороте «Бовари» ВДН написал по-французски: «Гениальная книга – перл французской литературы». В 1969 году В. В. Набоков на развороте своей собственной книги «Ада, или Радости страсти» написал на русском: «Гениальная книга – перл американской литературы». Вероятно, это было не только очередное проявление знаменитого самомнения писателя, но и приветствие отцу сквозь десятилетия и расстояния.

Что же касается литературных трудов своего сына, то в этом вопросе ВДН делал все, что мог, – сделал бы больше, но не успел. В числе прочего он ободрял Владимира, когда тот переводил роман Ромена Роллана «Кола Брюньон» (Набоков-Сирин в своей манере русифицировал имя героя, назвав его «Николкой Персиком»; кэрролловскую Алису, руководствуясь тем же принципом, он назвал «Аней»), и призывал его «не сдаваться» – очевидно, сын жаловался отцу, что работа идет не так хорошо, как хотелось бы. Немного повзрослев, Набоков-младший ясно осознавал определенные различия во вкусах с отцом, но все равно продолжал ценить его мнения и советы в литературных практических делах. Он писал, что отец «понимал каждую запятую» в его текстах.

Немногие сохранившиеся письма ВДН это только подтверждают. В частности, в письме к Августе Даманской, малоизвестной эмигрантской писательнице тех времен, Набоков-старший в октябре 1921 года пишет: «…мой сын на прошлой неделе уехал в Cambridge. Я бы охотно ему послал стихи, но я совершенно уверен, что, очень плохо зная немецкий язык, он даже в буквальном смысле их не поймет, а тем менее окажется в состоянии почувствовать их. Между тем это последнее условие необходимо, чтобы с умом перевести. Поэтому единственное, что я могу Вас попросить сделать, – это прислать точный перевод стихов. Тогда, быть может, сын мой ими вдохновится»[86]. И через три недели уточняет: «…я давно уже послал сыну стихи. Будет очень хорошо, если вы его подстегнете».