Кок'н'булл - Уилл Селф

— Я так больше не могу. — Алан стиснул кружку в руке (с длинными ухоженными пальцами, как уже было отмечено). По игровому столу расплескалось пиво, и на поле случился так себе спецэффект. — Я чувствую себя ужасно виноватым. Я изменяю жене, я пренебрегаю врачебной этикой, я нарушаю клятву, а самое главное — я использую тебя…

— Используешь меня? Как это ты меня используешь?

Булл снова был недоволен. Ему пришлось ждать Алана полчаса. За это время он успел убрать еще пару пинт в дополнение к тем двум, которые он заглотил с друзьями по команде сразу после матча. В итоге поддал он достаточно, чтобы чувствовать себя уверенно. Он даже не стал дожидаться ответа Алана. Он поднялся и отправился в туалет. Он нес свое крупное тело спортсмена через архипелаг столиков, как будто сопровождал пьяного друга.

В туалете Булл вытащил свой кряжистый член и стал с чувством ссать. Он был похож на пожарного, заливающего рыхлой пеной очаг химического возгорания. При этом он внимательно рассматривал гениталии, данные ему при рождении. Рассматривал озадаченно, как будто видел впервые. Но почему, скажите, в последнее время я совсем не обращал внимания на него? Последнее слово он подчеркнул, встряхнув насухо и упаковав вялый прибор. И то была правда. С тех пор как с Буллом приключилась эта невероятная метаморфоза, он совершенно забыл о своем непосредственно мужском атрибуте.

Действительно, когда он занимался любовью с [2551 Аланом, присутствовала некая членостимуляция, однако отношение к пенетрации она имела безоговорочно второстепенное. Его пенис элегантно уступил место, как стареющая дива, которая представляет свою преемницу страстным поклонникам в Лa Скала. Они вместе исполняют какую-нибудь финальную арию, после чего пожилая дама откланивается и покидает сцену.

О Боже, а что, если мой перец засохнет и отвалится? — думал Булл, плеская теплой водой на озабоченную физиономию. Нечто подобное он видел, когда кастрировали баранов. Основание мошонки туго перевязывали резиновой лентой, со временем мешочек темнел, а потом отваливался. Да, не хотелось бы так уж… Пиво, плескавшееся в голове, поддерживало его на плаву. Даже самые кошмарные мутации его половой системы он способен был воспринимать с долей иронии. Он вернулся к Алану и, будучи поддатым, быстро переключился и… затрепетал от желания.

Алан посмотрел на него и заложил за уши пряди прямых волос. Лицо его было напряжено от осознания той ужасной правды, с которой им приходится, именно приходится, мириться. Исчез Сверхчеловек, так славно вдохновлявший его по дороге в Уинкантон, пропал любовник Сибил, испарился Добрый Доктор, кандидат в святые. Алан уже думал пойти к главврачу, старику Фортису, и признаться ему во всем. Терапевт с такой практикой, как Фортис, за многие годы должен был повидать немало странных штук. Влагалище Булла и реакция, которую оно вызвало в Алане. Нарушение профессиональной этики. Ему, наверное, приходилось слышать истории и побезумнее… или нет?

Возможно, тогда ему придется отправиться с Фортисом к вышестоящему начальству. К директору клиники уж точно, а может, и к самому министру. Алан допускал, что его могут лишить практики в клинике «Гров» и что его шансы на продвижение будут приближены к нулю. Но неужели на этом его карьера должна обязательно закончиться? В конце концов, на дворе девяностые, а не двадцатые. В наши дни с куда большим пониманием относятся к слабостям плоти. Может, ему позволят уйти без шума. Наоми, конечно, тоже придется все рассказать, но она женщина просвещенная. Она участвовала в кампании по защите прав гомосексуалистов… Может статься, откровенный рассказ о его поведении с Буллом окажется необходимым толчком к оживлению их поникших, сугубо брачных сексуальных отношений?

Но тут на другом конце игрового стола снова замаячило веснушчатое лицо Булла. Он раскраснелся от пива, и сосуды расширились, как бывает от физических нагрузок или их предвкушения. Хлопать на него глазами было все равно что хлопать ему же в ладоши — что в лоб, что по лбу. И тут Алан снова испытал всю животную притягательность этого запретного плода. Он вспомнил тугую, состоящую из множества компонентов невообразимую сексуальную привлекательность его последнего совокупления с Буллом. Решительность его покинула. Она сникла, пригнулась, съежилась и растаяла, как брошенный в огонь пакетик из-под чипсов.

Через полчаса двое мужчин упали в объятья друг друга в номере пять пансиона «Анкастер» (собственность миссис Терви). Миссис Терви удивилась, что Булл так рано вернулся из павильона де ла Ворр. Она абсолютно верно пометила его как игрока в регби и полагала, что вечером он будет крепко бухать и до рассвета не вернется. Кроме того, ее удивило и даже вызвало некоторое подозрение присутствие Алана, который меньше всего походил на игрока в регби. Но она вполне успокоилась, когда мужчины спросили, нет ли у нее колоды карт и не могла бы она ее одолжить. Колода нашлась. И доска для криббиджа тоже. Мужчины были довольны чрезвычайно — хозяйка тоже. Она уже двадцать лет содержала пансион и не знала ни одного игрока в криббидж, заподозренного в аморальном поведении.

Так и прошел этот долгий уикенд. Днем Булл играл в регби, а ночью занимался любовью с Аланом. Под утро Алан гнал свой большой черный автомобиль через светлеющие поля и леса Южной Англии в Уинкантон. Смуглое красивое лицо его стало еще темнее, под ясными глазами проступили фиолетовые тени. Он был на грани нервного срыва, но остановиться уже не мог.

В субботу вечером они встретились в укромном баре «Старый корабль» на набережной в Брайтоне. Когда Алан вошел, Булл, позабыв стыд, ревел над стаканом шерри. Алану пришлось двадцать минут уговаривать его, чтобы он рассказал, в чем дело.

— Матч шел как нельзя лучше. Дэйв Джиллис с ходу забил два гола, и пару атак мы перехватили, просто навалившись толпой. Я, наверно, ни о чем не думал, я опоздал в раздевалку и долго не мог найти выход на поле. Вся команда была уже в сборе. Думаю, я просто не успел проверить свой наколенник…

Команды встали в стойку на вбрасывание. Булл почувствовал, как голова центрального нападающего Джиллиса уперлась ему в бедро, услышал шумное «уф» Машера Мотрона, восьмого номера «Странников», который втиснул голову меж окаменевших ляжек нападающих первого ряда. Шестнадцать мужчин уперлись друг в друга, шестнадцать пар глаз рассматривали газон в ожидании вбрасывания, тридцать две ноги подергивались от напряжения, тридцать две бутсы готовы были взрезать поле.

— Алан, это было ужасно. Раньше я об этом никогда не задумывался. Я никогда не воспринимал борьбу за мяч как сексуальное проявление, а ведь так оно и есть. То есть куча мужчин, все обнимаются, все в состоянии напряжения. А потом в толпу влетает мяч, как… как… — Булл не мог подобрать слов, но Алан уловил его мысль. — Короче, при вбрасывании мяч попал прямо мне под ногу, я со всей силы ударил по нему правой и тут почувствовал, как у меня сползает наколенник…

Булл в ужасе посмотрел вниз. Бандаж валялся в грязи. Подколенная впадина была обнажена полностью. Зажатый в таком положении посреди схватки за мяч, он не мог двинуться с места. И тем не менее он смог оглянуться и увидеть искаженное ужасом лицо Машера Мортона, восьмого номера «Странников». Буллу не пришлось гадать, что именно увидел там Машер.