Их последняя встреча - Анита Шрив

Она посмотрела в сторону.

— Значит, ты все-таки спала с ним, — угрюмо проговорил Томас, глядя в свой стакан с водой. Ему было стыдно или страшно — он не мог сказать точно. Он уже целый день сходил с ума от ее тела. Сейчас еще и от вида груди под белым льняным платьем.

— Только так я могла это устроить, — попыталась оправдаться она. Он заметил, что лоб ее блестит от пота. — Давай не будем, Томас, — добавила она. — У нас так мало времени. — Она расцепила руки и откинулась на стуле. Прижала ладонь ко лбу.

— У тебя болит голова? — встревожился он.

— Немного.

— Ты любишь его?

Вопрос, ждавший своей очереди за кулисами, требовал выхода на сцену.

— Конечно, я люблю его, — раздраженно бросила она и остановилась. — Не так, как тебя.

— А как ты любишь меня? — не унимался он, желая бесконечных заверений.

Она подумала минуту, убрала нитку с платья. Тщательно подбирала слова.

— Я постоянно думаю о тебе. Я представляю себе мир, в котором мы могли бы быть вместе. Я жалею о том, что не писала тебе после аварии. Я не сплю по ночам, чувствуя, как ты прикасаешься ко мне. Я считаю, что мы были созданы друг для друга.

Он медленно вздохнул.

— Этого достаточно?

— О Господи. — Он положил голову на руки. Глядя на них, скучающая пара с «Пиммзом» могла подумать, что это у него болит голова.

Она потянулась через столик и коснулась его руки. Одним плавным движением он схватил ее за руку.

— Что с нами будет?

Она покачала головой.

— Я не знаю. — Возможно, он делал ей больно. — Гораздо легче не думать об этом.

Томас отпустил ее руку.

— Мы могли бы найти друг друга, если бы действительно попытались. — Он словно бросал ей вызов. — Это не было абсолютно невозможным. Так почему же мы не попытались?

Она массировала пальцами виски.

— Вероятно, мы не хотели портить то, что у нас было, — вымолвила она.

Он откинулся на спинку стула и погасил едва начатую сигарету. Да, подумал он. Так оно, возможно, и было. Но опять же, как могли они знать в семнадцать лет, что любовь можно испортить? Он вспомнил, как они были вместе, — перед коттеджем, у кафе, ходили пустыми улицами Бостона.

— Что? — спросила она, заметив его кривую усмешку.

— Я вспоминал, как заставлял тебя рассказать мне, что ты сказала на исповеди.

— Это было ужасно.

— Это ужасно, — согласился он.

Томас смотрел, как она пила воду, — на движения ее изящной челюсти, сокращения мышц длинной шеи. За ней был белый пляж и океан, такой яркий, что он едва мог на него смотреть. Над ними возвышались пальмы, а из открытых окон с хлопком вырывались тюлевые занавески; потом их затягивало обратно, как будто они всасывались притаившимся в тени великаном. Это был замечательный отель, единственный в Шеле. Как говорил редактор, единственный на всем Ламу с приличной ванной.

Томас вытащил из пачки еще одну сигарету и закурил. Он чересчур много курит и мало ест.

— Мы слишком серьезно воспринимаем жизнь, и ты, и я, — сказал он.

Она вытащила заколки из волос и самым обычным (но в этот момент совершенно особенным) жестом откинула волосы. Он наблюдал, как они покачиваются, прежде чем упасть на спину. Удивительное обилие волос, возникшее из узла размером не больше персика, отбросило его назад сквозь годы.

— Это то, что мне всегда нравилось в тебе, — произнесла она.

— Другие люди могли бы трахнуться, и дело с концом. Просто получить удовольствие от траханья.

— Мы получили удовольствие от траханья.

Томас улыбнулся.

— Да уж.

Он перевел взгляд в сторону пляжа. Что-то привлекло его внимание, что-то, чего он не заметил раньше: по обе стороны зоны купания люди на пляже были голыми. Мужчина с обвислыми ягодицами стоял к нему спиной и разговаривал с женщиной, которая лежала на одеяле. Томас видел только ее волосы, но не тело.

— Было ли это всегда так просто? — спросил он.

— Ты имеешь в виду — легко?

— Я имею в виду — несерьезно.

— Нет.

Томас потер лицо. От солнца стянуло кожу. Он наклонился вперед, уперевшись локтями в колени. Они теряли драгоценное время. Ему хотелось вернуться в дом, где они снова смогут заняться любовью, но он знал, что, наверное, придется подождать, пока не станет прохладнее. Возможно, военный грузовик будет возвращаться в город.

— Одного не хватает, — заметил он, — музыки.

— У тебя нет никаких записей?

— У меня были записи. Но их украли. И магнитофон тоже. Интересно, что сейчас популярно?

Они сидели и молчали. На горизонте показалось парусное каботажное судно. Древнее. Которое не изменилось за века.

— Как вы провели время с Ричем?

— О, все было чудесно, если не считать того, что он заболел малярией. Мы предупреждали его: надо было принимать таблетки, но ему ведь только шестнадцать.

— С ним все в порядке?

— Да. Он выздоравливает в Найроби.

— У тебя продвигаются дела с Ндегвой? — поинтересовалась она.

— В «Интерконтинентале» состоится посольский прием. Ты придешь?

— Не знаю.

— Ты пришла бы с Питером? — спросил он.

Линда посмотрела в сторону. Она казалась измученной. Должно быть, путешествие из Малинди на автобусе было ужасным. Он вспомнил, как однажды они с Региной долго ехали автобусом в Элдорет и как водитель останавливался, чтобы пассажиры могли выйти помочиться. Женщины, включая Регину, садились тогда на корточки, прикрываясь длинными юбками.

— У тебя никогда не было проблем с моими письмами? — спросила она.

— Нет. Мне они нравились.

— Меня они приводят в отчаяние, — призналась она. — Они не выражают всего.

Он выпрямился от внезапного гнева.

— Как ты могла? — воскликнул он, швырнув сигарету на цементный пол.

Она вздрогнула, пораженная этим нелогичным продолжением, неожиданной переменой настроения.

— Как я могла что?

— Спать с Питером.

— Спать с Питером?

Томас никак не мог забыть свой вопрос. Он считал его логичным: как она могла после воскресенья в Нджие быть с другим мужчиной?

Он пригладил волосы рукой. Ему нужно принять ванну. Боже, как от него, наверное, дурно пахнет! Этот запах, более тошнотворный, чем вонь открытых сточных канав Ламу, душил его. Он сделал попытку вдохнуть океанский воздух.

— Ты ожидал, что из-за одной встречи после девяти лет разлуки я скажу Питеру, что с нашим браком покончено? — воскликнула она, и голос ее выражал удивление.