Зажечь небеса - Эмма Скотт

Он снова сел за стол, выдвинул один из ящиков и положил на столешницу красного дерева какую-то бумагу.

– Это заявление на посещение моих занятий в качестве вольного слушателя. Заполни его. Напечатай свое стихотворение и будь готов его сдать. Рассчитываю увидеть тебя в понедельник утром. Никаких исключений.

Я ухватился за бумагу, как за спасательный трос.

– Обязательно буду.

Я уже развернул кресло к двери, но профессор Ондивьюж меня окликнул.

– Уэс, еще кое-что.

– Да?

– Прости себя за то, что ты ее обманул. Переверни эту страницу своей жизни. Торжественно поклянись начать всё заново, но на этот раз всегда говори своей любимой только правдивые слова, и пусть они исходят из твоего сердца. Потому что вы оба заслуживаете счастья.

День выдался холодный, серый, и в «Белом султане» почти не было посетителей. Мы с Уэстоном расположились в глубине зала, разложив на столике учебники и тетради. Я склонилась над книгой, а Уэстон даже не открыл учебник по экономике. Он балансировал на двух задних колесах кресла, сдвигая колеса то вперед, то назад, чтобы удержать равновесие.

– Перестань, – попросила я. – Из-за тебя у меня комплекс неполноценности разовьется.

Уэстон опустил кресло на все четыре колеса.

– Хочешь кофе?

– Конечно…

Уэстон укатил прежде, чем я успела закончить фразу. Быстро и уверенно маневрируя между столиками, подъехал к прилавку, а обратно вернулся так же ловко, перемещая кружку из одной руки в другую, чтобы крутить колеса. Поставив кофе рядом с грудой моих учебников и папок, он снова принялся балансировать на задних колесах.

– Я серьезно, Уэстон. Глядя на тебя, я страшно нервничаю.

– Занимайся своими делами, Колдуэлл. Работай, не отлынивай.

Я скомкала салфетку и бросила в него, но Уэстон легко отбил ее рукой, не прекращая своих упражнений на равновесие. Он выглядел энергичным и полным жизни. Вступление в команду гонщиков-колясочников сотворило с ним настоящее чудо: теперь он тренировался с новой командой три раза в неделю и казался счастливым. Таким счастливым он не был, даже когда бегал за Амхерст.

Однако сегодня Уэстон был чересчур взбудоражен, и я не понимала причины такой оживленности. То и дело я ловила на себе его взгляды, и по его лицу было видно: что-то Уэстона беспокоит.

«Что-то происходит…»

Отрицать это и дальше бессмысленно. Я стояла на краю, готовая прыгнуть в пропасть, и наслаждалась этим моментом, смаковала это захватывающее ощущение – смесь восторга и страха. Ждала знака – какого-то мгновения, события, слова – ждала, что вселенная меня подтолкнет. И этот знак приближался, я это чувствовала. Видела в глазах Уэстона.

– Разве тебе не надо работать? – спросила я, в очередной раз перехватив его взгляд. – Мне казалось, мы пришли сюда заниматься.

– Я всё сделал.

– Вроде бы у тебя скоро важный экзамен?

Уэстон откинулся на спинку кресла.

– Ага.

– И?

– Я его уже сдал.

Я снова склонилась над книгой, преисполненная решимости окончить Амхерст с отличием, дабы в Гарварде, если я попробую подать новую заявку, сочли меня достойным кандидатом. И тут мне в голову пришла одна идея, так что сосредоточенность улетучилась, и сконцентрироваться на учебе уже не получалось.

– Итак, Уэстон.

– Итак, Отем.

Уэстон снова встал на два колеса и нагло улыбался, явно вознамерившись довести меня до ручки.

– У меня к тебе предложение.

– Валяй.

– У нас скоро три дня выходных, и я собиралась слетать в Небраску. Хочешь со мной?

– Я? – Уэстон с громким стуком опустил кресло на все четыре колеса. – В смысле, познакомиться с твоей семьей?

– Ну да. – Я заправила за ухо прядь волос. – И посмотреть ферму. Думаю, тебе там понравится. Восходы прекрасные, и это хорошая возможность сменить обстановку.

На лице Уэстона появилось знакомое мне выражение: смесь боли и страстного желания.

– Можешь отказаться, – мягко заметила я.

– Я поеду, – тут же ответил он.

– Правда?

– Ага, звучит заманчиво. Поеду с удовольствием. – Он кашлянул. – Никогда еще не был на ферме.

– Отлично, – подытожила я. Губы сами собой складывались в широкую улыбку, а в груди возникло приятное тепло. – Скажу родным, что ты тоже приедешь.

Ϛ.

В пятницу утром, перед нашим отъездом в Небраску, Уэстон встретил меня возле моего дома. Он был так мрачен и угрюм, что я решила: он передумал ехать.

– Что случилось?

– Не могу найти свой рюкзак. Ты его не видела?

– Нет. А ты когда его видел в последний раз?

– Не уверен. Пару дней назад? Вчера вечером начал собирать вещи и понял, что рюкзака нет.

– Ой, вот досада. В рюкзаке остался твой бумажник?

– Нет, только учебники и… кое-какие бумаги.

– Может быть, он в пекарне. Сейчас позвоню Эдмону.

Я достала мобильный и набрала номер своего шефа, а Уэстон наблюдал за мной с каким-то напряженным выражением лица.

– Хорошо, спасибо, Эдмон. – Я дала отбой. – Эдмон говорит, что не видел твой рюкзак.

Уэстон кивнул.

– Мне жаль, – сказала я. – Будем надеяться, он найдется.

– Ага. – Уэстон натянуто улыбнулся. – Будем надеяться.

Ϛ.

Мы сели на поезд до Бостона, а потом на такси добрались до Международного аэропорта Логана. У Уэстона не было багажа, который следовало зарегистрировать, но сотрудник аэропорта велел зарегистрировать инвалидное кресло. Пришлось ждать минут двадцать, пока принесли «дежурное» инвалидное кресло, в котором Уэстон смог бы доехать до входа на посадку.

– Эта штука весит целую тонну, – проворчал Уэстон, с усилием крутя колеса.

– Не понимаю, почему тебе нельзя было остаться в своем кресле, – заметила я. – Это всё равно что заставлять человека без ноги отстегнуть протез и использовать тот, который выдаст аэропорт.

Уэстон пожал плечами.

– Такова жизнь.

Мы встали в очередь на посадку. Когда пришел наш черед, Уэстон проехал через рамку-сканер, и красные огоньки погасли.

– Сюда, – сказал сотрудник транспортной безопасности, взмахом руки предлагая Уэстону отъехать в сторону. – Если вы не можете пройти через детектор, придется пройти досмотр с помощью ручного металлодетектора.

Тон, которым это было сказано, мне не понравился; я прошла через детектор и надела ботинки, наблюдая, как сотрудник водит металлодетектором над Уэстоном. Когда сотрудник провел прибором над левым бедром Уэстона, раздалось бибиканье.