Скептик. Рациональный взгляд на мир - Майкл Шермер

Результаты:

Для иллюстрации каждого таксона приведу цитаты из писем. В большинстве своем они были дружелюбны и разумны, но автор одного считал, что мою статью «мог бы написать нацист в 1939 г.», а в другом заявляли, что «Майкл Шермер, должно быть, не только скептик, но и глупец третьей степени, раз он так пишет о разумном замысле». Печальнее всего, что лишь 7 % читателей согласились со мной в вопросе о достоверности эволюции (и беспредметности креационизма), один из которых даже утверждал, что «защитники науки ведут себя чересчур хорошо. Никакая просветительская работа в области эволюции не может противостоять намеренному зловредному избирательному невежеству креационистской „науки“».

Почти вдвое больше читателей доказывали, что эволюция – Божий метод сотворения жизни, один из них, например, соглашался, что «теория эволюция верна, но я все же вижу волю и замысел БОГА в генетической системе всех живых организмов, в системе и порядке законов природы. Наблюдая, например, разнообразие способов маскировки у животных и растений, я не сомневаюсь, что за этим стоит чья-то воля». Другой читатель считает сотворение и эволюцию «дополняющими друг друга. Попросту говоря, поскольку все составляющие Вселенной следуют постижимому закону, который человеческий разум смог распознать, и этот закон – принцип или причина, вся Вселенная должна быть результатом деяния единого всеохватного принципа».

Критики эволюции из третьего таксона вытащили на свет старый трюк, с которым сталкивались все биологи-эволюционисты: «Я хочу указать на то, что эволюция – всего лишь теория». Или: «Насколько мне известно, эволюция – это лишь теория, которую никогда никто не тестировал, и она далеко не бесспорна».

Четвертая категория – «эволюция требует веры» – нашла среди читателей много сторонников, например авторов таких писем: «В эволюции столько пробелов, которые эволюционисты затушевывают широкими мазками, – они сами не реже креационистов действуют так, как будто их вера и есть факт». Или: «На мой взгляд, главное для рационального скептика – преданность стандартам и методам критического мышления и логики. В своем стремлении защитить веру в теорию эволюции доктор Шермер нарушает эти стандарты». Мое любимое письмо в этой категории повторяет обычную песню, которую мы часто слышим в отношении журнала Skeptic – о неадекватном или неуместном скептицизме (в поле «копия» стоят такие адресаты, как «президент Джордж Буш; вице-президент Дик Чейни; члены американского Конгресса; Американская академия наук; д-р Дин Эделл, доктор Америки; д-р Лора, еврейская мама Америки»!): «Я аплодирую вашему СКЕПТИЦИЗМУ, когда дело касается креационизма, астрологии и „экстрасенсорных феноменов“, но как вы можете быть таким ТУПОГОЛОВЫМ, когда доходит до ВОПИЮЩЕЙ НЕСОСТОЯТЕЛЬНОСТИ дарвиновской эволюции??? Честно говоря, вы выставляете себя апологетом с промытыми мозгами, школьным чирлидером за дарвиновскую эволюцию».

Чарльз Дарвин – лучше всех! Чарльза Дарвина ждет успех!

В предпоследний таксон вошли те, кто считал, что креационизм, пропагандирующий разумный замысел, должен быть верен, поскольку жизнь слишком сложна, чтобы ее можно было объяснить эволюцией, что соответствует данным моего исследования религиозных убеждений, приведенным в книге «Как мы верим» (How We Believe), где среди причин, по которым люди говорили, что верят в Бога, на первом месте стоит очевидно продуманное устройство жизни и Вселенной. Например: «Теоретики разумного замысла наблюдают множество факторов, констант и взаимосвязей в устройстве Вселенной, которые так подстроены под существование материи и жизни, что невозможно отрицать участие разумной цели. Материалисты видят то же самое и неопределенно жестикулируют, бубня что-то невразумительное об "антропном принципе". Что материалист называет антропным принципом, сторонник разумного замысла именует творцом».

Любопытно, что больше всего ответов попадает в неопределенную категорию, где читатели размышляют об отношениях науки и религии, часто приводя собственные теории эволюции и творения как альтернативы обсуждаемым моделям. Например: «Эволюция – не теория. Это аналитический подход. У науки три составляющих: действие, наблюдение и модель. Наблюдение – результат применения действия, а модель выбирается за полезность в объяснении, предсказании и контроле наблюдений с учетом стоимости ее использования». Или: «Из того, что ученые открыли или могут открыть, ничто не способно доказать или опровергнуть существование Бога. Библия – инструмент просвещения сердец, а не изложение наблюдаемых фактов. Таким образом, между Библией и наукой нет конфликта, а есть удивительная синергия – когда каждая находится на своем месте».

По моему опыту, авторов писем из последней категории, как и тех, кто задает вопросы после моих лекций в колледжах и университетах, интересует не столько мое мнение, сколько возможность выплеснуть собственные идеи в культурный эфир. И это понятно, поскольку речь идет о фундаментальных вопросах происхождения и исхода: откуда мы взялись и куда идем? Неважно, как вы на них ответите: смелый и интеллектуально честный подход сделает вас ближе к подлинному творению.

Герберт Спенсер, английский социолог XIX в., сделал прозорливое наблюдение: «Те, кто высокомерно отвергают теорию эволюции за недостаточную подтвержденность фактами, похоже, забывают о том, что их собственные теории вообще не имеют подтверждения». Спустя век ничего не изменилось. Когда я участвую в дебатах с креационистами, они не представляют ни единого факта в пользу творения, но требуют показать «ископаемые остатки хотя бы одной промежуточной формы», которая бы доказывала эволюцию. Когда я привожу в пример, скажем, амбулоцета (Ambulocetus natans – промежуточная форма между наземными млекопитающими Mesoynchids и морскими млекопитающими Archaeocetes, предками современных китов), они отвечают, что теперь в палеонтологической летописи два пробела.

Это находчивый ответ, но он показывает глубокую эпистемологическую ошибку, которую я называю ископаемым заблуждением: убеждение, что одно ископаемое – одна единица данных – составляет доказательство многопланового процесса или исторической последовательности. На самом деле доказательства возникают в результате схождения данных из разных областей исследования – многочисленных выводов из многочисленных наборов фактов, – которые вместе указывают на очевидное заключение.

(У тех, кто отрицает холокост, есть риторический прием: чтобы запутать историков холокоста, привыкших играть по принятым академическим правилам, от них требуют «хотя бы одно доказательство» истинности основных моментов. Например, спрашивают, были ли в крыше газовой камеры крематория Krema II в Аушвице-Биркенау отверстия для ввода газа Циклон-Б? Нет отверстий – нет холокоста. Это заключение наносят даже на футболки. Ошибка здесь в допущении, что холокост – это единичное событие, для которого достаточно одного «доказательства». Это та же ошибка, которую совершают отвергающие эволюцию, требуя представить «хотя бы одну промежуточную форму», которая доказывает факт эволюции. Холокост – это тысячи событий в тысячах мест, и его доказывают (реконструируют) при помощи тысяч исторических фактов. Так и эволюция – это процесс и историческая последовательность, подтверждаемая тысячами свидетельств из разных областей науки, которые, складываясь вместе, дают многогранную картину истории развития жизни.)