Спору нет! - Виктория Волкова

– Там можно спрятаться на случай пожара, – объяснял он когда-то жене, тыча карандашом в чертеж и указывая на толстые стены и двери, готовые уберечь от любого бедствия и взлома.

Михаил еще раз дернул круглое колесо хитроумного замка, вспоминая, как обучал жену открывать и закрывать дверь. Быстро и не задумываясь. Нинка нервничала, негодующе фыркала и пропускала последовательность движений. А он примирительно целовал ее. Успокаивал.

Ломакин аккуратно закрыл панель, надежно оберегающую вход от посторонних взглядов, и, прислонившись лбом к деревянной створке, тяжело вздохнул. Воспоминания, чтоб их, лезли из всех щелей.

Вот тут, на этой самой кушетке, они с Нинкой занимались любовью, а Ромка – маленький карапуз – сидя в манеже посередине спальни, перебирал игрушки. Михаил вспомнил, как дразня прижималась, а потом всхлипывала в его объятиях жена.

Ломакин мысленно оборвал сам себя:

«Достаточно. Еще не хватало перед малолетками опозориться!»

И уже собрался подумать о чем-нибудь другом, как внезапно понял, что организм никак не отреагировал на горячие воспоминания. Там, ниже пупка, кто-то дернулся разок по старой памяти и успокоился с миром.

«Прав Цесаркин, мой поезд давно ушел, а я все мечусь по перрону. Хотя как точно знать, где именно мой полустанок и моя женщина? Уж точно не Томка!»

Ломакин поморщился и, уже выходя из гардеробной, заметил сложенные стопкой старое одеяло и подушки.

– Заставь дурака, – недовольно пробурчал он, мысленно отругав домработницу. – Тут иностранцы на пороге, а она всякий хлам по полкам разложила!

Мишка на минуту задумался, решая, куда бы деть барахло. Время поджимало. Он и так задержался. Сначала у Тарантульки, а потом здесь, в их старом доме. Ломакин мысленно хмыкнул.

– Допроса не миновать. Не иначе как в прошлой жизни Томка служила в НКВД!

И открыв потайную дверь, быстро побросал внутрь ненужные тряпки. Потом еще раз провел взглядом по полкам и, заметив в углу мини-холодильник с прозрачной дверцей, решил и его припрятать с глаз долой.

– Нужно его домой забрать и в спальне поставить, – пробурчал Ломакин. – А новые жильцы перебьются! –И, невзирая на перезвон бутылок с водой, перетащил холодильник в потайную комнату.

– Потом заберу, – хмыкнул про себя, заранее зная, что появится здесь только через месяц, не раньше. Он спустился вниз и, махнув на прощание Аське и ее нищеброду, отбыл.

А когда уже подъезжал к дому, в голове родились стихи.

– Я привычно засыпаю с Кантом,

Ты дарила томик в день рожденья.

Не смогла ужиться ты с талантом!

И ушла, забравши вдохновенье.

Я читал за завтраком Петрарку

И весьма был расположен к сплину.

Я забыл Олесю и Тамарку,

Навсегда запомнив только Нину!

И Ломакин потянулся за телефоном, чтобы их записать, как поганый мобильник задребезжал-завибрировал. Рогинский. Ничего не оставалось, как ответить:

– Да, Антош. Как там Вера?

– Звоню поблагодарить, – пробурчал недовольно АнтАнт. – Спасибо, что помог сегодня, Мишаня! А что там за собака на мою жену напала? – невзначай поинтересовался он.

– А бог ее знает, – небрежно заметил Ломакин. Хоть и не терпелось вломить Цесаркина с его Гердой, но Мишка остановил сам себя.

«Лично мне никакой выгоды, – пронеслось в голове.– Нинка от Дениса не уйдет. Вон как пялятся друг на друга, искры летят во все стороны, хоть прикуривай! Да и Ромка с ними живет».

– Просто чужая псина? – уточнил АнтАнт. – Вера считает, что это собака Цесаркина. Я его тогда по шею в землю вгоню.

-Нет, – отмахнулся Ломакин. – Это бродячий кобель затесался. Вместе с нами вбежал в подъезд.

– А Вера...

– Да твоя Вера мало что соображала, – рыкнул Ломакин. – Даже на меня драться кидалась.

– Ну я понял, – поспешил вставить Рогинский и быстренько попрощался.

Он прошел на кухню и, порывшись в Веркином холодильнике, выудил полузасохший сыр и полпалки сухой колбасы. Есть хотелось неимоверно. Сколько себя помнил АнтАнт, в минуты раздражения и нервотрепки всегда требовалось пожрать. Он соорудил пару бутербродов и, водрузив их на тарелку, отправился в спальню, где, укрывшись теплым одеялом с головой, стонала ненавистная жена, явно не собиравшаяся становиться бывшей.

– Будешь? – Рогинский ткнул в ее сторону тарелкой, а в ответ услышал протяжный плач. Любая Ярославна позавидует.

– Вер? – осторожно позвал он. – Сейчас чаю принесу.

Она перестала всхлипывать и, убрав с головы одеяло, умоляюще глянула на мужа.

– Антоша, прошу тебя, – забормотала частя. – Найди Асеньку. Ее проклятая Тарантуль прячет.

– А что я сделаю? – хмыкнул Рогинский, вернувшись с чаем. – Пей, пей, легче станет.

– Нина тебе не откажет, – неожиданно заметила Вера. – Если что, пригрози ей.

Рогинский кивнул.

– Пей, Верочка, – пророкотал ласково. – Потом поспишь маленько и полегчает.

Он не стал упоминать, что в высокой кружке кроме заварки разведена таблетка снотворного, специально прихваченная из дома. Звонок Ломакина застал его в ресторане, где он ужинал в полном одиночестве, поругавшись с любовницей. АнтАнт, раздраженно прервав трапезу и рассчитавшись с официантом, принялся последними словами костерить Ломакина. Нашел кому позвонить! А потом замер на месте как вкопанный.

«Прекрасно, просто прекрасно, – мысленно потер он руки. – Отличный способ попасть в квартиру, где обосновалась бывшая жена».

Рогинский заехал домой, опрометью бросился к аптечке и, выудив оттуда незапатентованное снотворное, кинулся к машине. Дал по газам, норовя побыстрее приехать в больницу. Молясь дорогой, кабы Верка не вызвала кого из своей родни. Ту же Люську. Но его почти бывшая жена пребывала в ступоре. Сидела и пялилась в одну точку, словно умалишенная.

«Может, ее в психушку сдать?» – призадумался Рогинский, но решил действовать осторожно. Сперва отвезти домой, дать снотворного и, пока жена спит, достать из сейфа генеральную доверенность, данную ему Верой пару лет назад. То, что нужный документ, позволяющий забрать у жены вообще все, до сих пор находится в сейфе, АнтАнт не сомневался. Во-первых, нутром чувствовал, а во-вторых, прекрасно знал Веру. Она уж точно ни одной бумажки не выкинет. Дура!

Он заботливо склонился над ней, придерживая кружку.

– Пей, пей, белочка, – проблеял, как когда-то в молодости.

Она, глянув на него затравленным взглядом, жалостливо попросила:

– Не бросай меня, Антошенька. Хочешь, гуляй, но ко мне возвращайся. Я так тебя люблю, что даже к Нине сегодня поехала прощения просить.