Отшельник Книга 3 - Сергей Николаевич Шкенев

в Аравию. Там был ранен, и после выздоровления временно послан на тихую и спокойную работу. — Порубят их саблями да копьями поколют, да так и бросят. А ты потом засолишь и закоптишь. Не забудь только на снятие пробы со свежего окорока позвать.

— Точно не угонят и не сожрут?

— Мы бы съели, а эти сыновья шакала и ослицы арабской ереси привержены, и свинина для них харам. Дикие люди, дети степей…

Тут к Хасану-хаджи подбежал маленький татарчонок, сын местного гончара и стеклодува, и что-то зашептал на ухо.

— Вслух при командире говори, иблисова отрыжка! — одёрнул посыльного мулла, и вздохнул. — Никакого понятия о венных порядках.

— Так это самое… — татарчонок поклонился всем поочерёдно, получил отеческое благословение батюшки Мефодия, и продолжил. — Там от княжича Луцкого четыре воза с проволокой прибыло. Разгрузить срочно просют, а то им сегодня ещё одну ходку нужно успеть. И завтрева ишшо несколько раз привезут.

— С колючей проволокой? — уточнил Фёдор Сидорович.

— Ага, с ней самой.

— Это хорошо. Это даже больше чем хорошо!

Княжить Луцкой не владел теми землями, коими управлял, а действовал под рукой и волей отца, дослужившегося в государевой военной службе до звания старшего полковника и ушедшего на покой. Сам Луцкой-младший в армии не служил из-за детского ещё увечья, в результате которого его левая нога стала на полтора вершка короче правой, но проявил неожиданный талант в земледелии и животноводстве. Старики из близких родственников ворчали, что, дескать, невместно Гедиминовичу быкам хвосты крутить, но отец с сыном посмеивались в фамильные пышные усы, и пересчитывали прибыли, полноводной рекой текущие в широко открытую мошну.

Невместно им, ага… Это с голой жопой потомку древнего рода ходить невместно, а зарабатывать хорошие деньги очень даже замечательно. Старший Луцкой обменял свои истощённые болотистые земли в бывшем Великом Княжестве Литовском на приднепровский чернозём, отказался от княжеского титула за дополнительные пятьсот десятин, но выговорил для сына право именоваться княжичем. Обменял, и нисколько об этом не пожалел. Сам жил в Москве, вкладывая средства в тамошнюю промышленность, а сын управлял имением, причём более чем успешно.

Луцкой-младший выращивал бычков на вольном выпасе, прикармливая их закупаемыми в Ильясовке кукурузой и ячменём, да поставил заводик по производству колючей проволоки для собственных нужд, и на продажу таким же бычководам. Тоже, кстати, доход немалый с той проволоки — огородишь глупую животину от искушений, и не беспокоишься, что придётся платить за потраву чужих полей. Так что туда десяток катушек колючки, сюда два десятка, а там и ещё просят… копейка к копейке, да несколько сотен в год и набегает.

А ещё обязательные поставки на государевы нужды засчитываются как служба, и это позволяет надеяться, что отцовский надел по правде и по закону перейдёт к сыну. Иначе только выкупать землю, сразу оставаясь без штанов и средств к существованию. Как же по-другому? Тут или стране да государю служи, или на хер пошёл!

Сюда привезли остатки. Нынешней тёплой осенью колючая проволока пользовалась большим спросом, и очень многие озаботились её покупкой и огораживанием пастбищ, так что осталось немного. Немного, зато бесплатно для общего дела! И ещё заводик уже неделю как заработал с повышенной нагрузкой, стараясь восполнить запасы так нужного для обороны средства. Её ведь на коне не перепрыгнешь, и саблей не враз порубишь. Обязательно застрянешь под убийственным огнём пищалей.

Ильясовка защищает имение Луцких с юга, с самого опасного направления, и не помочь деревне — грех великий! У самих отбиться не получится, полтора десятка конных пастухов со своими бабами, да десяток наёмных работников проволочного заводика сила невеликая, но в нужное время тоже прибудут, чтобы встать плечом к плечу. Обещают восемь ППШ и четырнадцать фитильных допотопных пищалей. Подмога, чего уж… Хотя как ещё посмотреть — пули с железным колпачком, выпущенные из этих древностей, делают в незащищённом доспехе противнике дыры, куда пролезает кулак. В доспехе даже страшнее, потому что они и железо в тело вбивают. Пули эти почти не оставляют раненых, за что в народе прозваны «добрыми самаритянками».

— Колючая проволока, это просто замечательно, — повторил Фёдор Сидорович, и отправился руководить разгрузкой, и последующей установкой проволочного заграждения.

Верховой, что неделю назад примчался с предупреждением о грядущем набеге, как раз привёз с собой листы бумаги, где подробно расписывалось устройство этого заграждения. Во сколько ниток тянуть, сколько кольев на версту, где нитки должны быть пущены в перекрестье для прочности…

Дадут ногайцы хотя бы три на подготовку? Лучше, конечно, четыре дня.

Нет, не дали ни четыре дня, ни три, ни даже два. Уже следующим утром в Ильясовку на взмыленном коне слетел почтенный Буранбай, гончар и стеклодув, ныне командующий дальними дозорами, и крикнул ещё издалека:

— Фёдор, поднимай людей, орда идёт!

Полумесяц махнул рукой наблюдателю на недостроенной колокольне, и над деревней поплыл набат, созывая защитников занять заранее оговорённые места.

— Много их? Где они сейчас?

Буранбай сдвинул шапку и почесал взмокший от пота затылок:

— Говорю же, орда! Между Жёлтой балкой и Вертихвосткой идут.

Теперь настала очередь Фёдора чесать затылок. Между глубоким оврагом и речкой, получившей название из-за чрезвычайно извилистого русла, орда не поместится. Сотен шесть… ну восемь сотен, если постараться. Какая, к чертям собачьим, орда?

— Ты точно посчитал?

— Сам не видел и не считал, но дозор доложил, а уж они врать не станут.

— Не видел он… Чего же тогда орёшь на всю округу, сполох поднимаешь? Воевода, мля…

Дело в том, что Буранбай не служил ни в татарском войске, ни в русском, а командовать дозорами назначен из уважения к возрасту и положению. Особо ничего делать не нужно, только доклады принимай и передавай дальше, а почёт великий. Чего бы не сделать приятное хорошему человеку?

Опять послышался топот копыт, и через несколько мгновений спешившийся дозорный доложил:

— От Жёлтой балки четыре сотни идёт, Фёдор Сидорович. Пять-шесть часов, и здесь будут.

В Ильясовке имели представление об измерении времени часами и минутами, а на всю деревню имелось аж четверо часов-ходиков с цепочками, гирями и кукушкой.

— Пять-шесть, говоришь…

— Ага, никак не раньше. Кони у них переходом заморённые, да и без подкорма на одной траве шибко ослаблены.

— И всего четыре сотни?

— Четыре сотенных бунчука насчитали, а больше нет никого.

Вот это похоже на правду, а то орда, орда… Рассыпалась сейчас та орда на мелкие отряды, а потом и ещё больше разделится — людоловам сподручнее десятком или двумя орудовать, так как охват получается шире. Вот в случае сопротивления могут опять объединиться, но не везде и не всегда. Иногда проще оставить в покое огрызающуюся добычу, и найти цель полегче.

Эти пока не разделились на десятки. Некуда делиться, потому что удобная дорога на Ильясовку и далее