Евангелие от Зверя - Василий Головачев

Все стали рассаживаться по лодкам. Треск моторов разнес утреннюю тишину на куски, и очарование мирного и красивого пейзажа померкло. Первая моторка — катер свояка Васьки, на котором Илья уже плавал по озеру, отошла от берега, окунулась в быстро тающий под лучами солнца туман. Вторая последовала за ней, пристроилась в кильватере; за руль встал Гнедич.

— Чего это он взбеленился? — повысил голос Тымко, чтобы перекричать треск мотора. — Я же не матерюсь, как сапожник.

Валерия не была настроена разговаривать с ним, но пересилила себя.

— В переводе с санскрита «дура» — отвернувшийся от Бога, «мудак» или первоначальное «мудхах» — впавший в иллюзию, а «кретин» или «критина» — настойчиво добивающийся цели человек, не обладающий истинным знанием. Как говорили мудрецы: нет ничего страшнее деятельного невежества.

Серафим хмыкнул.

— Подумаешь… матерные ругательства, по-моему, гораздо злее, чернее и отвратительней.

— Ругательствами они стали только в двадцатом веке, при большевиках, когда начала претворяться в жизнь программа искажения истинных знаний и значений древних терминов, до этого практически все так называемые «матерные» слова имели другой смысл. Кстати, слово «хам» переводится как отрицающий Бога, то есть атеист.

Серафим не нашелся, что ответить, ибо сам никогда в Бога не верил, и в лодке, следовавшей за катером Пашина, некоторое время не разговаривали.

Туман почти рассеялся. Пейзаж по обоим берегам Ловати был так прекрасен, что хотелось раствориться в природе, стать ее частью, смотреть на бегущую воду и слушать, как поют птицы. Правда, слушать птиц и тишину мешал рев мотора.

— А почему дед назвал озеро Ильмень по-другому, Ильмерой? — снова завелся Серафим.

Валерия с трудом вышла из оцепенения.

— Это озеро прежде звалось Ирмерой, по имени сестры князей Словена и Руса, основавших град Словенск, который потом стал Новгородом. Слушай, Сима, давай помолчим, а?

Тымко хотел задать еще один вопрос — откуда Валерия знает так много? — но посмотрел на ее сдвинутые брови и передумал.

В другой лодке разговаривали еще меньше. Лишь однажды Илья, завороженный сонным покоем земли и воды, проговорил как бы про себя: «Много повидал я красивых пейзажей, но все-таки прекрасней нашей русской природы ничего в мире нет!» — и снова замолчал. Река продолжала разматывать свои многочисленные повороты, журчала и плескалась в борта катера вода, звук мотора уносился назад вместе с усами волн, то слева, то справа открывались изумительной красоты поляны, и хотелось разглядывать их вечно…

Антон первый уловил изменения внешней полевой обстановки. Очнулся от приятной полудремы-полусозерцания. Показалось, будто на него сверху посмотрел кто-то неживой, чужой и холодный, как объектив фотоаппарата. Встрепенулся, начиная озираться, Илья, показал пальцем в небо, останавливая катер. Подошла вторая лодка, Гнедич заглушил мотор, и они стали рассматривать кружащий над ними серебристый крестик.

Илья достал бинокль, посмотрел, передал Антону.

Над ними кружил самолет, но звук от него практически не доходил до поверхности земли, хотя было видно, что кружит он не очень высоко.

— «Ястреб», — сказал Илья, оглядываясь на Антона. — Убей меня гром, это «Ястреб»!

— Какой же это ястреб? — робко возразила Анжелика, разглядывающая самолетик из-под козырька ладони.

Но Антон понял Пашина. В небе над ними действительно кружил летающий элемент системы «Ястреб», беспилотный самолет-разведчик «Махаон», который Пашин и Громов видели сутки назад в ангаре КБ «Точмаш». Гнедич тоже знал, что это такое, поэтому молчал, ломая голову, кому и с какой целью понадобилось запускать над дельтой Ловати секретный аппарат.

— Неужели это та самая машинка Ладыженского? — проговорил Илья, обращаясь к Антону. Тот промолчал, понимая, что аппараты типа «Ястреб» не появляются над местностью случайно. Однако следил ли он за ними или выполнял другие задачи, определить было трудно. Покружив над лодками четверть часа, маленький самолетик двинулся в сторону озера Ильмень и вскоре затерялся в синеве неба. Илья сориентировался по карте Гнедича, где они находятся — лодки миновали Юрьево и подходили к водному перекрестку: Ловать уходила влево, соединяясь с реками Полой и Верготью, — включил мотор. Слева и справа поплыли низкие топкие берега, стены камыша и тростника; начинались обширные болота дельты Ловати, впадающей в Ильмень-озеро.

И опять Антон первым ощутил новое изменение внешних полей. На этот раз оно означало нападение тучи комаров и мошек и началось сразу, быстро, словно где-то повернули выключатель.

Река в этих местах разбилась на несколько узких проток, скорость движения резко упала, и комариная туча, насевшая на лодки, успевала атаковать сидящих в них людей. Не помогали ни яростные отмахивания и удары, ни репелленты, ни специальные мази. Казалось, лодки плывут в сером тумане, такой мощной была комариная армада. С противным звоном насекомые лезли во все щели одежды, в глаза, уши, рот, и кусали, кусали, кусали, и длилось это до тех пор, пока лодки не вышли в более широкий рукав Ловати и увеличили скорость. Через минуту путешественники добили сидевших на них кровопийц, остальных сдул ветер, и атака прекратилась.

Меньше всего пострадала в первой лодке Анжелика. Она сразу же накрылась полиэтиленовой пленкой, опустилась на корточки на дно катера и так переждала нападение. Антон сделал то же самое с небольшим опозданием и получил около двух десятков укусов, в основном в области шеи и под глазами. Илья же вел катер, и ему досталось изрядно, пока он не вспомнил о камне с дыркой — обереге деда Евстигнея и не попросил у него защиты. То, что комары мгновенно перестали его есть, Пашина уже не удивило, он только жалел, что вспомнил о подарке волхва слишком поздно.

— Да-а-а, хорош! — протянули одновременно Илья и Антон, поглядев друг на друга, рассмеялись невесело.

— Ничего себе видик! — добавил Илья, посерьезнев. — Я все ждал, что же предпримут наши недоброжелатели, а они вот, значит, каким образом нас встречают. Интересно, что будет в следующий раз?

Подплыла лодка с Гнедичами и Тымко.

Валерия держалась за нос и сердито сверкнула глазами в ответ на комплимент Ильи, что выглядит она прекрасно. У Юрия Дмитриевича распухли от укусов руки и шея, голову он успел обмотать эластичным бинтом. Серафим же был искусан весь с ног до головы, потому что плыл в одной клетчатой рубашке, бравируя своей нечувствительностью к холоду и ветру. У него распухли щеки, нос, губы и даже веки, которые чесались так, что хотелось содрать с них кожу. Ругаясь шепотом, Тымко чесался, мазал себя какой-то мазью, протирал укушенные места спиртом и шипел сквозь зубы. Он был так смешон, что все расхохотались, не удержался от улыбки и Антон, отчего Серафим разобиделся и пообещал всем это припомнить.

— Поздравляю, гвардейцы, с первым боевым крещением, — сказал Илья. — Нас встречают на дальних подступах к цели. Что припрятано в запасе у хранителей камня с Ликом Беса, можно представить, поэтому предлагаю удвоить внимание и двигаться, как по минному полю. Юрий Дмитриевич, на всякий случай держи карабин поближе к себе.