Какое дерево росло в райском саду? - Ричард Мейби

В растительном организме обнаружили не только электрическую сигнализацию, воплотив мечты многих мыслителей-ботаников XVIII века, но и способность сохранять и вспоминать информацию – качество, которое до этого считалось прерогативой мозга. Вот удивился бы Эразм Дарвин!

Нарциссы играли главную роль во многих ботанических спектаклях – расширенных аллегориях, сезонных празднествах, вычурных аналогиях, комедиях кви-про-кво. Английское название нарцисса – “daffodil” – происходит, вероятно, от англизированного «асфодель», понятной и простительной попытки объявить свою дикую лилию цветком с Елисейских полей. Согласно подзаголовку одного современного садоводческого справочника, это «самый популярный весенний цветок в мире»[106], и если ограничить целый сад одним цветочным горшком или вазоном, можно не сомневаться, каковы будут его обитатели в феврале или марте – золотые фанфары на палочке, прямые, дерзкие подражатели солнцу, заклинатели весны, первые по-настоящему яркие краски года.

Кроме того, нарциссы – постоянные участники долгих споров о растениях как метафорах человеческих чувств, а также, собственно, о том, обладают ли сами растения жизнью и чувствами. «Нарциссы» Вордсворта – самое известное стихотворение о цветах на английском языке, в оригинале не имеющее названия, и понимать его можно как угодно – и как радостную оду единению человека с природой, и как хрестоматийный пример того, как романтическая чувствительность переходит за грань сентиментальности и приписывает человеческие эмоции облакам, а фигуры деревенского танца – цветам.

Многие читатели сочтут, что попытка наделить растения способностью «водить хоровод», а не, скажем, «качаться на ветру», – классический пример натяжки, к которой мы прибегаем уже тысячи лет при описании мира природы. Мы не пытаемся называть вещи своими именами, что бы это ни значило, и даже нейтральным языком, а придумываем аналогии с поведением человека. Вордсворт олицетворяет нарциссы, и упорное нежелание сходить с точки зрения человека вызывает ложную уверенность, что в поведении растений можно найти все эмоции и привычки, сопровождающие поступки человека, – намерение, чувство, осмысленные нарративы. Хуже того, в данном конкретном случае Вордсворт повинен в грехе, который Джон Рескин впоследствии назвал «жалким заблуждением» (“the pathetic fallacy”) – приписывал собственные эмоциональные состояния бессознательным механизмам природы: в целом тучи в Озерном краю редко бывают одиноки. Романтики в ответ на это замечание ставили его с ног на голову и утверждали, что они не столько втискивают природу в рамки человеческого сознания, сколько видят ее проявления в человеке, как телесно, так и духовно.

Нарциссы играют роль в этом споре, однако обладают и собственной историей, которая помогает понять, какой жизнь растений виделась романтикам. Независимо от своего статуса метафоры в стихотворении Вордсворта нарцисс очень долго был метафорой метафоры – страстного желания человека видеть свое отражение в мире природы, привычки, которая восходит еще к римскому поэту Овидию. Он написал свои знаменитые «Метаморфозы» в самом начале I века н. э. Эта поэма представляет собой цикл стихотворных притч с моралью, в которых неподобающее поведение богов и их знакомых-людей заканчивается превращением – оно становится либо наказанием, либо выходом из положения. Версия легенды о Нарциссе, которую приводит Овидий, основана на древнегреческом мифе о самовлюбленном юноше, который превратился в цветок. Нарцисс – необычайно красивый андрогинный подросток, прекрасно понимающий, как он хорош. Его преследует влюбленная нимфа Эхо и целые толпы поклонниц – наяд и ореад, – однако Нарцисс так горд и так эгоцентричен, что отвергает всех. Богиня Немезида решает отомстить за нимф. Нарцисса заманивают к серебристому озерцу, он наклоняется, чтобы попить, видит отражение в воде и цепенеет от любви к нему. Описание Овидия точно, будто полевой определитель:

Нарцисс пытается поцеловать и обнять отражение, однако от прикосновения оно исчезает, и в конце концов его осеняет: это он сам. «Он – это я! Понимаю. Меня обмануло обличье! Страстью горю я к себе, поощряю пылать – и пылаю». Зеркальная поверхность воды являет ему предмет его страсти – и разлучает с ним. Юноша в отчаянии падает наземь, умирает и исчезает, оставив по себе «вместо тела шафранный… цветок с белоснежными вкруг лепестками».

Большинство ранних версий мифа кончаются самоубийством Нарцисса, и Овидий был первым, кто в самый напряженный момент представления выхватывает настоящий цветок, словно фокусник из шляпы. В Древнем Риме это растение еще не называлось нарциссом и, несомненно, имело множество региональных названий (на современном итальянском он носит имя “fior-maggi”, буквально «верхний цветок»), однако легко распознавалось как вид, часто встречающийся на южноевропейских лугах и повсеместно – в садах и по-английски называющийся “poet’s-eye” («глаз поэта») или “pheasant’s-eye” («фазаний глаз») – или “narcissus”. В середине XVIII века Карл Линней снабдил это название дополнением “poeticus”. Однако родовое название Narcissus восходит по меньшей мере к началу XVI века, когда ботаники, сведущие в классической учености, только начали упорядочивать и называть виды живых существ. Рассказ Овидия и точное описание цветка были так хороши, что прямо просились в великий нарратив, который создавали ученые. Легко представить себе, как они восхищались тонкостью научного метода Овидия, который выбирает именно этот вид, чтобы подчеркнуть свою точку зрения – его одиночество, изящество, надменность, крайне сосредоточенное выражение лица, «с белоснежностью слитый румянец» лепестков. Однако когда французский художник Клод Лоррен в 1644 году написал одну из самых известных иллюстраций к этому сюжету – «Пейзаж с Нарциссом и Эхо», то изобразил на ней совсем другой вид нарциссов. Остальные составляющие легенды переданы очень тщательно. В центре полотна отчаявшийся Нарцисс сидит на берегу лесного озера, зачарованный собственным отражением. На скале картинно возлежит Эхо – она обнажена, но Нарцисс не обращает на нее ни малейшего внимания; на деревьях, будто воркующие голубки, расселись нимфы и с обожанием смотрят на Нарцисса сверху вниз. А на переднем плане справа, рядом с симметричными сероватыми зарослями лопуха, растет несколько диких нарциссов вида Narcissus pseudonarcissus (приставка «псевдо-» носит здесь сугубо ботанический смысл – «ложный нарцисс», однако те, кто давал это название, наверняка имели в виду культурный каламбур). Он имеет дерзкий вид и ярко-желтый цвет. На современном разговорном итальянском его называют “trombone”. Пожалуй, это иной взгляд на Нарцисса с его позерством.