Какое дерево росло в райском саду? - Ричард Мейби

Это карта полуспрятанного сокровища, названия деревень, словно скрипучие ступени, отмечающие шаги к золотой волне. В тяжкие тридцатые годы, когда царила ностальгия по пасторальным временам, этот участок земли называли «золотым треугольником», а Большая западная железная дорога предлагала «Нарциссовые туры» по выходным – можно было прогуляться по желтой дороге и купить букеты у ворот ферм. Я представлял себе это как цветочное убежище от житейских невзгод, Аркадию, которой удалось уберечься от сельскохозяйственных набегов, оттеснивших цветок с лугов и полей почти отовсюду (см. рис. 25 на цветной вклейке).

Лишь когда мне перевалило за тридцать, я увидел наконец золотой треугольник нарциссов своими глазами – и прозрел. Той зимой я много болел, почти не выходил из дому, и в конце марта понимающая приятельница, тоже большая любительница растений, предложила прокатить меня на запад Глостершира посмотреть представление. Едва мы съехали с трассы, как перед нами раскинулся нарциссовый ковер, в точности как в стихах Аберкромби, однако был он по-простонародному разношерстным, и этого я не ожидал. Сначала мы ехали по трассе М5, но стоило нам свернуть на запад, на шоссе Росс-Спар, как нарциссы уже растеклись по обочинам извилистыми ручейками. Первый хоровод мы обнаружили вокруг электрической подстанции. Проехав дальше, мы увидели, как они, словно желтые гвозди, пронзают бурые заросли папоротника-орляка на просеке в лесном питомнике. А когда мы оставили позади главные дороги и принялись петлять по сети проселков между деревнями Маркл, Бромсберроу, Рэдмарли – нарциссов стало так много и росли они в таких удивительных местах, что будто бы дразнились – «угадай, откуда мы сейчас выскочим». Они окаймляли загоны и канавы, теснились вокруг надгробий и у подножия дорожных знаков, заполняли рощицы и фруктовые сады и даже пробивались сквозь зелень озимой пшеницы на пахотных полях.

В Кемпли, где на газоне на церковном дворе раскинулись островки нарциссов, и косилка бережно обходит их, мы поговорили со священником, который объяснил, что фермеры и садоводы считают, что это полезное дикорастущее растение, и обычай собирать их и продавать туристам парадоксальным образом помогает осознать ценность нарциссов и охранять их. Священник подозревал, что их раньше даже нарочно разводили. Зато теперь нарцисс стал цветком-тотемом здешних мест, и окаймленные нарциссами дорожки и тропинки «золотыми реками» текут по полям и лугам…

* * *

Знакомство с нарциссами было для Вордсворта и светским раутом. Пятнадцатого апреля 1802 года они с сестрой Дороти были в гостях у своих друзей Кларксонов в Юсмире близ Ульсуотера. Настроение у них было самое оживленное – они встретились после долгой разлуки, а Уильям к тому же предвкушал визит к невесте Мэри Хатчинсон, чтобы обсудить подробности приближающегося бракосочетания. После обеда брат с сестрой отправились пешком обратно в Грасмир – для тогдашних путников дорога в двадцать миль была обычной прогулкой. Вдруг поднялся страшный ветер, и Дороти пишет в дневнике, как они прятались под кустом дрока: «От ветра перехватило дыхание». Они прошли по западной окраине Ульсуотера, где «у дороги росло несколько первоцветов – кислица, анемон, фиалки без запаха, земляника и тот желтый цветочек, похожий на звезду, который миссис К. называет чистяком». Затем, проходя через лес позади Гоубарроу-парка, они увидели нарциссы. Сначала совсем немного и у самой воды. Дороти пишет:

Во всех этих «мы» ясно слышится бурный восторг Дороти от встречи с братом и от мысли, что озеро и в самом деле принесло семена цветов к их ногам и выстлало цветами их путь. Можно представить себе, что именно так они туда и попали, хотя дикие нарциссы, несомненно, с древних времен распространены по всей Камбрии. Первый справочник по местным растениям сообщает, что они росли в Озерном краю еще в 1690 году. Колония в Гоубарроу цветет и по сей день, и нарциссы растут вокруг замшелых валунов точно так же, как пишет Дороти. Однако, как видно по Глостерширу, в тех местах, где нарциссам привольно живется, они любят приключения. Интересно, что растения в Гоубарроу отличаются низкорослостью и напоминают нарциссы, растущие в Испании. Вероятно, когда-то, тысячи лет назад, они переплыли озеро побольше.

Уильям описал эту встречу с нарциссами лишь два года спустя. И ученые скептики и педанты (каким был в те дни и я), узнав, что Вордсворт черпал вдохновение в восторженном и подробном описании из дневника сестры, посчитали, что стихотворение «Нарциссы» по сравнению с дневником Дороти не просто выглядит как уголок поэзии из приходской газеты – в нем попросту написана неправда. В день встречи с нарциссами Уильям был, мягко говоря, не одинок. Но в этом-то и дело. Люси Ньюлин в своей блистательно-сочувственной монографии о творческом союзе Вордсвортов с подзаголовком «Весь мир друг в друге» (“All in Each Other”) реконструирует случай, благодаря которому могла появиться на свет эта поэма[116]. Уильям, Дороти и Мэри встретились и, скажем, беседуют после ужина, и что-то побуждает Дороти прочитать дневниковую запись о той апрельской прогулке. Это рассказ о случае, который с нежностью вспоминают и брат, и сестра, и Мэри тоже рада его послушать, поскольку, хотя в тот день ее с ними не было, именно она, согласно письмам Уильяма, помогла ему создать «две лучшие строчки» стихотворения – “They flash upon that inward eye / Which is the bliss of solitude”. «Нарциссы» – семейное творение. Лирический герой, «я», – не буквально Уильям, бродящий в одиночестве, томно прикрыв глаза ладонью, а, по выражению Люси Ньюлин, «лирическое высказывание как таковое». Мне это становится понятным, если представить себе, что это стихотворение – отправная точка классической романтической траектории: сначала нам дают абстрактное, эфирное представление о «природе», а затем оно внезапно низводится на землю, в реальность, и это достигается описанием веселого танца содружества цветов, где отражены теплые дружеские чувства, владевшие в тот день Уильямом и Дороти, которым было так уютно друг с другом.

Думаю, нарциссы золотого треугольника вернули на землю и меня, но не потому, что их оживленный танец меня подбодрил. Признаться, не помню, чтобы они вообще двигались. Вероятно, день был безветренный, но, думаю, причина не в этом. Думаю, что я наслаждался именно их укорененностью, их вегетативной любовью к родине. А еще они были прекрасными земными созданиями. Мы с Фрэн тщательно изучили все отличительные особенности цветов: сердцевина и венчик окрашены в разные оттенки желтого, шесть лепестков венчика образуют у сердцевины неглубокую чашечку. Мы отметили и гордую осанку цветков, и как стебли отклоняются друг от друга, как будто в готовом букетике, и как еле заметно серебрится нижняя сторона листа. Однако меня тронула даже не внешняя красота нарциссов, а их настоятельное вещественное присутствие. Я добавляю слово «вещественное», поскольку ни о каких духовных эманациях речь не идет – цветы просто есть, здесь и сейчас, они есть в том смысле, что «все на месте и все хорошо». Меня тронула их принадлежность этому краю и то, как люди способствуют их сохранности и процветанию – не как дерзкие селекционеры, хозяева природы, которые управляют жизнью цветов и разводят их, а как друзья и соседи, которые заботливо показывают нарциссам, где еще можно расти (и заодно не стесняются получить с них толику денег), и налаживают взаимовыгодное партнерство.