Волк и голубка - Кэтлин Вудивисс

— Ни за что, — покачала головой Эйслинн, не повышая голоса, хотя больше всего на свете ей хотелось сейчас наброситься на Гвинет и задать той хорошую трепку. — Нет, мать моя. Если мы покинем эти места, некому будет облегчить страдания людей. Я не могу отдать их во власть этой жестокосердой ведьмы. Да и не время сейчас беззащитным женщинам скитаться по дорогам.

— Вулфгар выгонит нас, если вернется с женой, — настаивала Майда. — И тогда нам все равно придется уйти, но уже с позором.

— Эйслинн подняла глаза к далекому горизонту, вспоминая последнюю ночь, проведенную в объятиях Вулфгара. Девушка словно вновь ощущала прикосновения его рук, гладивших, ласкавших, возбуждавших непонятные желания, пока она не раскрылась перед ним подобно цветку.

Взгляд девушки стал нежным и мечтательным. Ее члены вспыхнули невидимым пламенем, а внизу живота появилась знакомая боль. Но что испытывает сейчас Вулфгар? Действительно ли он принадлежал ей или Эйслинн вскоре окажется выброшенной, словно ненужная ветошь, ради соперницы?

Перед ее мысленным взором встало ослепительно яркое видение — Вулфгар, осыпающий страстными поцелуями незнакомую девушку, — и восхитительное возбуждение, охватившее ее упругое тело, было сметено волной гнева. Сколько мужчин добивались ее руки и умоляли отца признать их достойными его дочери, и вот теперь судьба предназначила Эйслинн стать любовницей человека, ненавидевшего женщин.

Девушка чуть не рассмеялась. Какая жестокая ирония! Презирать тех, кто умирал от любви к ней, и превратиться в рабыню этого странного норманна, который не погнушается отбросить ее, как старую латную рукавицу! Впрочем, без латных рукавиц не обойдется ни один воин. Легкая улыбка тронула губы Эйслинн, а в душе зародилась уверенность. Даже если он вернется с какой-нибудь потаскухой, забудет ли Эйслинн так быстро? Будет ли вспоминать о ней? Даже столь неискушенная девушка, как она, понимала, что подарила Вулфгару безграничное наслаждение в их последнюю ночь. Значит, он тоже тоскует по Эйслинн и вернется к ней. Один.

Она свернула на тропинку, ведущую к пустой хижине. Прежние обитатели, отец и сын, погибли от рук людей Рагнора. Но Майда испуганно попятилась.

— Привидения! Я боюсь привидений! — заплакала она. — Что они сделают Со мной, одинокой беззащитной старухой? Уведут за собой и задушат! Я знаю это!

— Ни за что, — успокоила ее Эйслинн. — Здесь жили наши друзья. Они не причинят зла вдове Эрланда.

— Ты так думаешь? — протянула Майда и доверчиво последовала за дочерью. Мрачное жилище стояло на отшибе, рядом с небольшой рощицей, которая граничила с болотом. Эйслинн с трудом открыла скрипучую дверь и задохнулась от запаха плесени.

— Видишь, мама, эта лачуга довольно прочная, и понадобится немного усилий, чтобы превратить ее в настоящий дом.

Внутри оказалось так же убого, как снаружи, и Эйслинн изо всех сил пыталась заглушить ужасные сомнения и вести себя так, словно ничего не произошло. Два маленьких оконца были затянуты толстой промасленной кожей, пропускавшей гораздо меньше света, нежели холодного ветра, а на грязном полу почти не осталось тростника. У одной стены был сложен грубый очаг, а напротив возвышалась крепкая дубовая кровать с полусгнившим матрасом. Единственный неуклюже сколоченный стул стоял перед столом, и удрученная Майда, в отчаянии опустившись на него, принялась раскачиваться взад и вперед, пронзительно завывая.

Эйслинн тоже было не по себе. Девушка устало подошла к двери и, прислонившись к косяку, безмолвно посмотрела в хмурое небо. Да, нелегкую битву с Гвинет пришлось бы выдержать, потребуй она, чтобы мать не трогали и позволили жить в отведенной Вулфгаром спальне. Казалось, Гвинет была одержима неким демоном, то и дело вонзавшим в нее шпоры ревности и тщеславия, и начисто лишена доброты и милосердия.

Эйслинн тяжело вздохнула и, покачав головой, засучила длинные рукава. Она отыскала на узкой полке над очагом кремень и огниво, и вскоре первые языки пламени робко осветили комнату. Затем девушка сдернула грязную одежду с деревянных колышков и скормила шерстяные и кожаные лохмотья, без сомнения, кишевшие паразитами, жадному огню. Она брезгливо сморщилась, ощутив мерзкий запах, исходивший от матраса, и сняла его с деревянной рамы. За эти несколько недель остатки еды присохли к мискам, и Эйслинн, отскребая посуду, думала о Джерфорде и его сыне. Большинство горожан вместо плошек употребляли выдолбленные караваи черствого хлеба, но эти двое были настолько искусны, что сумели вырезать из твердого дерева миски и чашки. Без таких умельцев жителям Даркенуолда трудно придется — ведь отец с сыном безотказно мастерили посуду, сколачивали столы, стулья и прочую домашнюю утварь. И теперь мать, лишенная родного очага, может наслаждаться хотя бы этой небольшой роскошью.

Майда продолжала завывать и тихо раскачиваться. Казалось, она не замечала, что творится вокруг. Даже когда распахнулась дверь, и Эйслинн испуганно вскинулась, старуха не подняла глаз.

На пороге появились Хэм и Керуик с охапками одеял и мехов.

— Мы подумали, что ей это пригодится, — пояснил Керуик, — взяли из ее комнаты, когда Гвинет велела там все вычистить. Она хочет сама поселиться в спальне Майды. Если твою мать называют воровкой, значит, и нам можно что-нибудь прибрать к рукам.

Эйслинн знаком велела им зайти и закрыть дверь.

— Да, ты прав, но лучше слыть воровкой, нежели знать, что твоя мать мерзнет и голодает.

Керуик с отвращением оглядел жалкую обстановку.

— Томас шьет для норманнов шатры и тюфяки. Пойду спрошу, не осталось ли у него матрасов.

— Может, попросишь его прийти и сделать новые дверные петли? — сказала Эйслинн. — Боюсь, эта дверь не защитит от диких зверей.

— Ты будешь ночевать здесь, со своей матерью? — с тревогой осведомился Керуик. — Вряд ли это мудрое решение, Эйслинн. Сюда легко могут ворваться такие мерзавцы, как Рагнор, или еще кто похуже. Они не причинят зла твоей матери, потому что считают ее безумной, но ты…

Эйслинн задумчиво следила, как Хэм устилает тростником грязный пол.

— Ты, конечно, не знаешь, что Суэйн каждую ночь караулит мою дверь? Он, как и его хозяин, не доверяет женщинам и не позволит мне перейти сюда.

Керуик облегченно вздохнул:

— Вот и хорошо. Я не смог бы спать спокойно, зная, что ты здесь, а Вулфгар повесил бы меня на самом высоком суку, попытайся я защитить тебя, поскольку, без сомнения, вообразил бы самое худшее.

— Да, — пробормотала Эйслинн. — Он всегда ожидает предательства от женщины.

На миг ее глаза встретились с голубыми глазами Керуика. Молодой человек жалобно вздохнул:

— Я должен идти, прежде чем викинг узнает о моем появлении здесь. Не стоит зря расстраивать Вулфгара.

Мужчины ушли, и Эйслинн снова начала трудиться. Время близилось к полудню, когда в хижину, смеясь, ввалился Томас с новым матрасом. Девушка положила его на постельную раму и подняла брови, ощутив нежный запах клевера и луговых трав.