Великая степь - Виктор Точинов

Уже не степь — пустыня. Для большинства пустыня ассоциируется с гигантским пляжем без моря — бескрайний желтый песок и палящее с небес солнце. На более возвышенных и бесплодных местах прибалхашской равнины песка не имелось. Камень. Мелкая каменная крошка, из которой кое-где торчат каменюги побольше — какие с кулак, какие с добрый бочонок размером. Фактически, это были неимоверно древние горы — умершие так давно, что надо быть Кювье, чтобы увидеть былые вершины в этих плоских, чуть приподнятых над степью пустынных участках… Трупы гор. А труп — всегда мерзкое зрелище.

Здесь почти ничего не росло. Редкие, в нескольких метрах друг от друга, низенькие колючие кустики, умудрялись как-то извлекать влагу из камня — и все. Ни травинки, ни былинки. Но и эти мертвые земли использовались как пастбища для неприхотливых верблюдов. За обладание ими рассекали воздух кончары и дротики. Кровь орошала бесплодный камень — плодороднее он не становился.

От похожих мест подсознательно ждешь какой-нибудь гнусности. Так и вышло — накрылась рулевая тяга на одном из бензовозов. Запчастей Гамаюн захватил в достатке, но признак настораживающий. Стары, ох как стары Драконы Земли. И перспектива на ближайшие годы одна — придется закупать лошадок и учить ребят ездить. Организовывать кавалерию. И осваивать производство холодного оружия. Дальнобойных арбалетов. Мечей из хорошей стали. Доспехов, не боящихся кончаров и джеридов…

…Тягу меняли. Ткачик подошел к командирской машине.

— Старшой, разговор есть. Раз уж привал незапланированный вышел… Отойдем?

Они отошли. О необходимости серьезного разговора экс-мичман задумывался давно. А после отключения, путча и переговоров с Нурали убедился в его неизбежности. Начал Ткачик без каких-либо предисловий:

— Есть мнение, подполковник. Не у одного меня — у многих. И пришло время его обсудить. Мнение такое: Таманцев руководить Девяткой не может. Не то и не так он делает и кончится все плохо — для всех. Его подковерные игры были хороши там и тогда. Здесь надо брать ответственность за все на себя. За кровь — в том числе. Мы могли пресечь весь этот путч в зародыше — арестовав Боровца и еще двух-трех человек. И вправив мозги другим. Таманцев дал произойти всему, что произошло, по одной-единственной причине: хотел убрать Орлова — насовсем. И списать все на «орлят». Он и тебя мог в ходе путча — насовсем. И списать по той же статье… Легко. Просто Милену вовремя похитили… Штабной стратег Звягинцев ее бы в степи не разыскал — ясно каждому. А что будет по возвращении… Любого —– что с Миленой, что без… Ты уверен, что голова Карахара не послужит Таманцеву разменной монетой в каком-нибудь торге с Нурали? Я не уверен.

— Что ты предлагаешь? — спросил Гамаюн. Хотя и без того понимал — что. Но расставить точки над i стоило.

— Сместить Таманцева. Сразу по возвращении. Пока они со Звягинцевым сдуру не уложили в степи лучших людей Отдела. Пока генерал не законопатил на Посты всех, кто думает, что лучший вариант — это ты во главе Девятки.

Слово прозвучало. Ткачик ждал ответа.

— Знаешь, морпех, —медленно сказал Гамаюн, — есть такая книжечка… Называется Устав. И выполнять его надо не потому, что иначе влепят наряд или загонят на губу. Просто если ты решишь, что самый умный и самый сильный, и кирпич ладонью рубишь, и уставы не для тебя писаны — это конец. Не завтра, так послезавтра появятся другие, которые решат: ему можно, а мне нельзя? А почему? Я не дурнее, а ладонью аж три кирпича рублю… И пошло-поехало.

Похоже, железной уверенности в голосе Гамаюна кавторанг не услышал. Потому что не прекратил разговор:

— Значит, устав надлежит переписать. Уставы сочиняют, чтобы они учили побеждать. А не для того, чтобы дать себя зарезать во славу параграфа…

Резкий свист прервал разговор. Лягушонок помахал рукой — поломка исправлена. Можно ехать.

— Ладно, морпех. Поговорим еще… А вообще-то — неплохо для начала вернуться.

Худа без добра не бывает. Поломка бензовоза это подтвердила. Одна из машин, высланных, пока стояли, во все стороны для разведки — нашла след.

Это было озеро — вытянутое, как клинок кончара. Безжизненное соленое озеро, наливающееся талой водой только по весне. Сейчас вода высохла — белёсо-серая корка соли, вся расколотая пересекающимися трещинами. Под коркой — изрядно нагревшаяся на солнце жижа. Не то ил, не то просто грязь. Вполне вероятно, что это месиво обладало целебными свойствами, и можно было открывать здесь бальнеологический курорт.

Пассажиры машины, влетевшей, судя по следам, в предательскую топь, возможностью открытия курорта не заинтересовались. Вытянули, надо думать, на сухое место лебедкой. И поехали в объезд.

— Ночью ехали, — сказал Ткачик. — Причем без фар. И добавил не слишком уверенно:

— Вертушек опасались…

Нестыковка, подумал Гамаюн. Едва ли похитители Милены не подозревают о существовании иных методов засечения целей с воздуха, кроме визуальных… Судя по тому, как грамотно разобрались с сигнализацией периметра — едва ли.

Гамаюн был прав. И не прав — одновременно. Похитители Милены — те, у кого сохранилась хоть какая-то объективная возможность что-либо подозревать — занимались сейчас отнюдь не этим. Совсем иным. Они извивались, пришпиленные к земле копьями с узкими зазубренными наконечниками — а вдоль ряда их распластанных на земле фигур шел невысокий коренастый человек и деловито разбивал головы палицей-перначем. После чего шевеления и извивания прекращались.

Голову человека украшал шлем — грубо выкованный стальной шишак с опушкой из меха степной куницы.

— Сдается мне, Макс, —– это не все, что ты хотел мне предъявить… — Таманцев кивнул на разложенный по широкому лабораторному столу натюрморт.

Зрелище было малоаппетитное. Центральное место занимала емкость с заспиртованной восьмипалой рукой. Конечность эта, и без того скорее функциональная, чем эстетичная, вследствие опытов Кремера приобрела окончательно сюрреалистические формы. Остальные экспонаты, размером поменьше, майор извлек из тела покойного прапорщика Рюханова. В основном из разнесенной выстрелом в упор головы.

При всем несовершенстве, чтоб не сказать убогости, оснащения лаборатории Девятки — Таманцев в выводах Кремера не сомневался. Мертвый Рюханов лишь внешне походил на известного многим прапорщика шестнадцатой части. Внутри же трупа обнаружилось много интересного. Отталкивающего — но интересного.

По сути, прапорщик был симбионтом — хотя это определение достаточно условно. И расплывчато. Симбиоз предполагает более-менее равноправное партнерство живых организмов, не способных к раздельному существованию. Хотя, конечно, граница между симбиозом и паразитизмом весьма неопределенна и размыта…