Коронный разряд - Владимир Ильин

В иной раз и не поймешь, что за дорога под ногами, и в каком направлении будет стольный град. Однако есть надежный признак, по которому легко и без посторонней помощи можно определить, к столице ли ведет путь, и насколько вы к ней близки. Достаточно сравнить стоимость кофе на двух заправках – ближе к Москве будет дороже.

На больших расстояниях наценка почувствуется не слишком сильно – процентов на десять-пятнадцать за сотню километров. Близость к Подмосковью умножит цену вдвое, а на въезде в Балашиху за эти деньги вам уже перестанут улыбаться. Потому что улыбка это сервис, и он оплачивается отдельно. Внутри третьего транспортного кольца стоимость возрастет повторно, и не перестанет этого делать до самого центра города, заодно уменьшая порцию напитка.

Из окна ресторана, в котором мне довелось встретить десятый час этого утра, были видны белые стены Кремля. А мое кофе в крошечном стаканчике из белой керамики стоило таких денег, что невольно представлялось, как много полезного и хорошего можно взять на эту сумму в другом месте. По старой памяти пересчитал в порции мороженого – выходило четыре коробки, и от этого накатывала светлая грусть.

Но в ином месте такие встречи провести не получалось. Потому что по другую сторону овального стола расположился Милютин Борис Игнатьевич, бывший генерал-майор имперской стражи собственной персоной.

У Бориса Игнатьевича была серьезная проблема. Месяц назад ему поручили несложное задание, а он его провалил. Этим предложением легко подытожить историю, как-то рассказанную Артему в упрощенном виде.

Но даже если развернуть ее целиком, то она вряд ли прибавит в деталях: я пожелал купить одну пустяковую услугу в руководстве ИСБ, а Борис Игнатьевич посчитал, что его руководство слишком занято для моей просьбы, так что плату за нее он лучше прикарманит и преподнесёт в виде подарка от себя лично. Мол, не было никакого Максима Самойлова, а есть щедрый и внимательный к интересам начальства подчиненный, который засиделся без повышения на своей высокой должности. Там, глядишь, и звездочкой на погонах станет больше, на худой случай – орден какой перепадет. А если все пройдет гладко, то в конце пути ожидает личное дворянство и немного землицы за верную службу. Так он и сделал, отделавшись в мой адрес фразой «в просьбе отказано». Действительно, как я проверю, что мне не отказали, забрав положенную плату?

На беду Бориса Игнатьевича, положительное решение уже давно было получено без его участия, плата обговорена, а он играл роль высокопоставленного курьера. Курьера, который украл груз.

Разнос, который прогремел в высоких кабинетах, был настолько суров и яростен, что потряхивало – уже полковника – пару дней кряду. Поручение повесили на него, пригрозив вышвырнуть из кресла, если не справится. Тут уже старые заслуги взяли свое – не убирают с таких должностей просто так, да и память о старых «подарках» Милютина еще не выветрилась из памяти сиятельного начальства. Уж не знаю, какого свойства были эти подарки, но на свою должность Борис Игнатьевич восходил не за один год, пробившись в столицу аж из северо-восточной части Сибири, где курировал интересы государства на золотых приисках.

Ему бы, в самом деле, выполнить порученное, да забыть о собственном промахе – глядишь, к очередному юбилею государя вернулось бы звание с очередной медалькой за выслугу лет.

Но характер бывшего генерал-майора, уже привыкшего за годы к власти и благолепному страху окружающих, взыграл. Борис Игнатьевич за свою жизнь ломал судьбы, держал за глотку мелких аристократов, разрушал концерны и приказывал губернаторам. Мысль, что он должен, как нашкодивший ребенок, заниматься унизительным заданием какого-то мальчишки без роду и племени, заставляла его яриться и строить планы. Планы, как ломать судьбы, держать за глотку, разрушать и приказывать – он умел и иные вещи, но от приятного и привычного сложно отказаться. По итогу замысла, должно было выйти так, что я сам откажусь от просьбы, возместив все его финансовые и моральные неудобства. Еще было бы хорошо представить меня-наглеца преступником и моральным уродом, о котором высокому начальству даже вспомнить было бы неловко – не то, что о личном знакомстве. Все это было бы идеальным решением ситуации с его, Милютина, точки зрения. Выполнять же порученное честно – означало проиграть и остаться вульгарным вором.

Беда в том, что раньше Борис Игнатьевич всегда действовал с оглядкой на высшее руководство. А вот в этот раз об этом позабыл.

Теперь же, после того, как его «желание сломать» разбилось об охранную калиту Древичей, брать за глотку отца – наткнулось на личное неудовольствие князя Шуйского, разрушать предприятия – завершилось гневными звонками начальству от совладельцев, в чьих титулах были слова «природный князь», а единственная, уже истеричная попытка приказать директору школы свидетельствовать о моем аморальном поведении с младшеклассницами (не дождутся) – на торжествующе-довольную фразу «ну наконец-то!», произнесенную под спешно закатываемые рукава и разминаемые пальцы всамделишного «виртуоза», заскучавшего на липовой должности…

И никакой, никакой возможности прикрыться интересами государства… Как надавить на Древичей, если их шефы сидят в его же ведомстве, но бесконечно для него высоко? Как договориться с Шуйскими – первыми и главными поставщиками беспилотных аппаратов министерства обороны, утверждающими, что благодаря ювелиру Самойлову последняя, закрытая серия изделий не видна ни на одном вражеском радаре? Каким шизофреником надо быть, чтобы убеждать сиятельных князей, что проверяют не их часть предприятия, а исключительно юного совладельца? Да и как привлечь к ответственности за нападение приглашенного из другой страны «виртуоза», по неведомо какой причине занимающего ставку директора? Он что, сумасшедший?!

В общем-то, с присущим ему упорством, Борис Игнатьевич пытался осуществить каждый из этих пунктов. И всякий раз получал такой отлуп, что под конец отпущенного ему месячного срока выглядел КМСом по боксу, с удивительной стойкостью пережившего аж четыре раунда против профессионала-тяжеловеса. Он все еще был на ногах, но в голове кружилось, а в руках чувствовалась расползающаяся от позвоночника слабость.

Теперь же Борис Игнатьевич боялся – тем самым страхом, что у людей на его должности прорывается безумной ненавистью. Боялся настолько, что вполне мог решиться на штурм и захват ресторана, если бы он находился где-то подальше от центра, от радостных толп туристов из других держав и от чуткого уха Императора, который прямо сейчас находился внутри кремлевских стен. Словом, если кофе был бы дешевле.

Потому что срок, отведенный ему, вышел, а он ничего не сделал. И сегодня об этом узнает его руководство, порядком раздраженное шумом и проблемами, им созданными. Никакое золото мира не стоит дороже спокойствия этих людей. Золото им и так принесут.

В отличие от меня, Борис Игнатьевич определенно спал в эту ночь, но вряд ли в своей постели. Темно-синий костюм выглядел характерно помятым, на крае рукава белой рубашки проглядывало мелкое пятно от еды, а в мощный запах дорогого одеколона нет-нет да вплетался характерный запах перегара.

– Я рад приветствовать, – прогудел он низким басом, глядя куда-то в середину стола, застеленного белой скатертью.