Штрафбат под Прохоровкой. Остановить "Тигры" любой ценой! - Роман Кожухаров

Переменники жмутся к машине. Теперь, когда пули вражеских пулеметов и автоматов без передыху хлещут по броне, надгусеничным полкам, по самим тракам и каткам «тридцатьчетверки», уже никто не обращает внимания на пыль и вонючий дым выхлопных газов отработанного дизельного топлива.

«Тридцатьчетверка», идущая справа, озаряется яркой вспышкой пламени. Ее темный контур, с обтекаемой башней и гладким стволом орудия, проступает сквозь неясную муть серо-коричневого дыма. Танк катится еще несколько метров, потом останавливается.

Двигатели продолжают реветь, надсадно добавляют обороты. Но машина не продвигается дальше ни на метр. Не может. Видимо, вражеский снаряд угодил под днище или в одну из гусениц и повредил ходовую часть.

Люк на башне откидывается, но никто из экипажа наружу не появляется. Продолжает бить спаренный пулемет, к нему добавляется вспыхнувший в передней части борта огненный факелок «курсовика». Танк вздрагивает, с оглушительным треском выпуская из орудия струю ярко-красного пламени. Пороховая горечь разносится на несколько метров вокруг.

Наступление второго отделения стопорится. Вражеские пулеметы гвоздят броню подбитой «тридцатьчетверки», рыхлят землю по периметру, дырявят воздух вокруг машины, не давая штрафникам высунуться за край спасительной брони.

Экипаж левофланговой «тридцатьчетверки», молниеносно оценив ситуацию, начинает смещаться вправо, ознаменовав начало маневра прицельным выстрелом по «пантере», которая только что остановила соседний экипаж. Вражеская машина находится значительно правее относительно произведшей по ней выстрел «тридцатьчетверки». Русским танкистам был хорошо виден правый борт и высокие траки немецкого танка.

Снаряд 75-миллиметрового орудия по касательной ударяет в середину гусеничных траков «пантеры», буквально выдергивая кинетической силой бронебойного удара и взрывной волной несколько тяжеленных катков. Высокая гусеница словно сдувается. Траки провисают, собираются в стопку и переклиниваются по инерции движения, стопоря ход машины. Она начинает забирать вправо, разворачиваясь левым бортом к противнику.

Один за другим сразу два снаряда, выпущенные из подбитой «тридцатьчетверки» и Т-70, приближающегося с левого фланга, ударили в корпус эсэсовской машины.

Танковые орудия обеих машин выпустили подкалиберные снаряды. Они прожгли броню «пантеры», оставив аккуратные дыры, похожие на дупла в деревьях. Звука взрывов не было слышно, но многотонный корпус вздрогнул, потрясенный изнутри.

Машина продолжала крутиться на месте. Когда ее уже развернуло задом, из полученных пробоин начал валить густой черный дым, как из трубы парохода, в котором вовсю раскочегарили угольные топки.

«Тридцатьчетверка», за которой шли переменники Гвоздева, по диагонали приблизилась к сектору наступления подбитого Т-34. Потапов, скомандовав залегшим бойцам «Вперед, в атаку!», первым устремился под прикрытие танка. В этот момент с левого фланга еще ближе к штрафникам сместился экипаж Т-70.

«Тридцатьчетверка» с выведенной из строя ходовой частью продолжала вести огонь из танкового орудия и пулеметов, прикрывая справа наступление левофланговых танковых экипажей и второго и третьего отделений штрафников.

Грохот орудий смешался в один непрерывный, неумолкающий громовой раскат, испещренный молниями выстрелов и взрывов, сотрясающих землю и воздух, окатывавших с головы до ног горячей смесью порохового дыма, раскаленной пыли и прогорклой вони бензиновых и дизельных выхлопных газов.

Вой снарядов перекрывал лязг металла, бивший по ушам скрежет брони. Рев двигателей становился таким надсадным, как будто стадо взбесившихся быков в сотни, тысячи голов забивали одновременно на залитой, затопленной свежей кровью бойне.

Орудия стреляли в упор, всаживая снаряды в тяжелую бронированную сталь, разрывая ее на куски. Еще один Т-70, прошитый насквозь выстрелом танковой пушки «пантеры», сотрясло от мощного взрыва. Сдетонировавший в танке боекомплект превратил машину в сноп огня. Силой взрыва вырвало башню и подбросило вверх, а корпус раскрылся кверху лоскутами брони, подобно лепесткам страшного черного металлического цветка.

Немецкие пехотинцы выскочили из клубов дыма неожиданно, как пятнистые черти из самого пламени разверзшейся вдруг преисподней.

– Гранаты!.. Рукопашную!.. – успел крикнуть Гвоздев, нажимая на спусковой курок ППШ.

Очередь вошла в набегавший из мутного грязно-коричневого молока силуэт, и он, нырнув вниз, исчез, растворился, будто и впрямь был сотканным из дыма призраком.

Автомат бился в руках, прошивая плотным роем пуль все пространство по правую сторону от корпуса танка. Вот один из немцев коротко замахнулся на бегу. Взрыв ухнул где-то за спиной Демьяна, слева. Раздался истошный крик и следом – клокочущие звуки ярости, перемежавшиеся отборными матерными ругательствами.

Пули свистели вокруг. Кто-то сбоку глухо рычал. Противники сшиблись. И вот уже покатились по земле бесформенными грудами, в которых не было ничего человеческого, а только хищный животный храп, и рычание, и крик.

Степа сбил с ног немца, который несся прямо на Гвоздева, и тот, перепрыгнув через сцепившихся, оказался перед фашистом в надвинутой на глаза каске. Весь он был размытый, пятнистый и неумолимый, как сама смерть. Гвоздев по инерции прыжка летел на него, и ППШ увело влево, и требовались доли секунды, чтобы направить ствол на врага.

Фашист стоял как вкопанный, будто ждал тут его целую вечность, чтобы взять его – Демы Гвоздева, сына своих папы и мамы, только что, вечность назад, неистово любившего свою прекрасную возлюбленную Стешу, жизнь.

В расширившихся зрачках Демьяна промелькнули все эти зримые картины, но тут же их заслонил зловещий силуэт эсэсовца, который отпечатался, словно негатив фотоснимка.

Немец держал свой «шмайсер» на весу, на уровне поясного ремня. Автомат подпрыгнул от выстрела, и ствол его разорвался с сухим треском, словно новогодняя хлопушка. Демьяну как будто железным ломом с силой ударили по ППШ, зажатому в руках. Он едва не выпустил автомат из рук.

Ладони словно ошпарило кипятком, но Гвоздев не заметил этого. Мелькнула молнией мысль, что он уже умер, но что, по какому-то высшему соизволению, ему еще дано время, чтобы вступить в схватку с призрачным немцем.

Он выставил обе руки, все так же сжимавшие ППШ, исковерканным вражеской очередью барабаном магазином вперед. Тяжелый металлический барабан пришелся в промежуток между каской фашиста и воротником его испятнанной куртки. С глухим стуком немца откинуло назад, и Гвоздев, потеряв точку опоры, рухнул на него плашмя.

Фашист не подавал признаков жизни, но Демьян еще несколько раз поднял и опустил приклад ППШ туда, где слетевшая с головы каска сначала открыла человеческое лицо, но потом эти черты стерлись, превратились в что-то нечеловеческое, безобразное.