Обретенный май - Мария Ветрова

— Ну хорошо, — в отличие от нее Нина Владимировна была спокойна. — Допустим… Но я же вижу, что тебя что-то мучает еще и помимо всей этой ужасной истории.

— Да неужто того, что случилось, мало, чтобы мучиться?! — в голосе домработницы прозвучала боль. — Ведь как все было хорошо, и мальчики ведь все-таки, если по правде, жили хорошо, а?..

Нина Владимировна кивнула:

— Можно и так сказать…

— А теперь что?! Женечка с Машей — каждый по своим углам, того и гляди разойдутся… Владимир Константинович нервный стал, грубить начал, хотя не водилось ведь за ним такое… И Эльвира Сергеевна не в себе совсем… Позавчерась, Что ли, слышала, как она Владимиру Константиновичу говорила, что теперь она с работы должна будет уволиться… Разве не из-за этой самой истории? Из-за нее, будь оно все неладно!..

— Вот ведь как плохо, что мы с тобой давно не разговаривали, — вздохнула Нина Владимировна. — Я б тебе сразу сказала, Эля если и уйдет из суда, то все это тут почти что ни при чем. И не на улицу же она уйдет? Работника с ее опытом никогда из системы вот так вот просто на улицу не выкинут… Пойдет на другую работу, на аналогичную должность. А возможно, и на лучшую. Так что…

— Ой, Ниночка Владимировна, вы ж не слышали, что они с Владимиром Константиновичем говорили, а я слышала… Эльвира Сергеевна как раз и говорила, что ей теперь в этой… как ее… в системе больше делать нечего… Я так поняла, что она из-за того, что в такую вот историю вляпалась, там теперь больше не нужна. А начальник ее — чистый подлец, он первый ей никуда устроиться не даст… Вот и жаль мне их всех до смерти!..

— И Машу тоже жаль? — генеральша испытующе глянула на свою собеседницу. — Ты ж годами твердила, что она Женечке не пара…

— Ну твердила, — легко согласилась Нюся. — И что с того, что твердила? А теперь вот жаль, ведь и Женечка переживает так, что и лица на нем нет! Да ведь между собой-то они хорошо жили. А уж как мы с вами к Маше относимся — дело десятое, разве не так?.. Да и она теперь здорово переменилась от этих всех бед…

— Ну наглости точно поубавилось, — задумчиво кивнула Нина Владимировна. — И все-таки, Нюсенька, я тебя прошу: перестань так рвать свое сердце! Уж ты-то понимаешь, что никто из нас не убийца, а значит, рано или поздно следователи разберутся, что к чему, и все эти дикие подозрения останутся в прошлом… Да, с Машей и Женей все сложнее, тут я с тобой согласна. Но неужели ты думаешь, что я не хочу счастья собственному сыну?..

— Я так не думаю, — мрачно бросила Нюся. — Только что тут сделаешь-то? Мы ведь и сами не знаем, что там такое стряслось и чем уж таким этот подонок ее допекал. А вдруг…

— Никаких «вдруг», — мягко перебила ее Нина Владимировна. — Даже если… Ну, допустим, исходя из наихудшего варианта… Нет, не так: что бы там ни было в Машином прошлом, Женя рано или поздно поймет, должен понять: прошлым определять настоящее нельзя! Я согласна с тобой вот в чем. Конечно, нас Маша раздражала все эти годы, но ведь Жене-то она была, судя по всему, совсем неплохой женой? Следовательно, ничего рокового не случилось, даже если Мария что-то такое от него скрыла…

— Мария его любит, вот что я вам скажу! — с неожиданной решимостью заявила Нюся.

— Что?.. — Нина Владимировна вдруг растерялась. Отчего-то за все эти годы она ни разу не оценивала браки своих сыновей с этой точки зрения, полагая, что в основе семейного счастья лежит что угодно, тысяча различных вещей, но только не примитивное «любит — не любит»…

Генеральша вдруг поняла, что за всю свою жизнь никогда не думала об этом. Во всяком случае, считала любовь чем-то, не имеющим к семейной жизни никакого отношения… Она-то думала, что Нюся с ее взглядами на жизнь относится ко всему этому так же. Тем более что у самой у нее в жизни, как она выражалась, «всех этих глупостей» отродясь не бывало. И вот — пожалуйста! Похоже, Нюся не зря так обожает все сериалы и всерьез верит в их «романтику»…

Губы Нюси упрямо сжались, на лбу обозначилась вертикальная морщинка.

— Я, Ниночка Владимировна, знаю, что говорю, — тихо произнесла Нюся. — Вы, конечно, во всякие там чувства не верите, только от этого, верим мы там в них или нет, чувства эти никуда не деваются… То, что Маруська его любит, даже Владимир Константинович — и тот признает. А иначе чего бы Женечке сейчас переживать-то так?

— Да, но… Ведь Маша обманула его, оскорбив Женино доверие, — побормотала все еще не пришедшая в себя от неожиданности генеральша.

— Если б дело было только в обмане, он бы ее тут же выставил, — уверенно заявила Нюся. — Разве вы Евгения Константиновича не знаете? Он со всеми такой. И с работниками там у себя — тоже такой. Если ему что-то даже просто показалось, рассчитает в одну секундочку, никаких оправданий слушать не будет…

— Откуда ты это знаешь? — Нюся сегодня, казалось, задалась целью целый день изумлять свою хозяйку.

— Оттуда, что у меня и глаза есть, и уши… Да и Женечка, когда чаи со мной гоняет, если у него время есть, сам рассказывает, что да как… Вот он Марию-то бы одномоментно и выставил, разбираться ни в чем не стал, а он все пытается выяснить, из-за чего ею милиция интересуется да почему сосед этот, будь он и мертвый проклят, к ней приставал.

— Он что — сам пытался что-то выяснять? — Нина Владимировна нахмурилась.

— Думаете, не слышу, как он каждый день следователям названивает, выясняет все, выясняет… А тем-то откуда знать то, что его интересует, если Марусино прошлое в прошлом и осталось? Они ж хоть и милиция, но люди как люди, не волшебники… Да и какое там прошлое в ее возрасте может быть? Так, ерунда какая-нибудь… А у него уж и глаза на лоб…

— Ну ерундой никто шантажировать не станет, — усмехнулась Нина Владимировна. — А у милиции такая уж работа, что они некоторые вещи о людях действительно достают из шляпы, как фокусники… Ведь никто из нас, Нюсенька, не живет в пустыне, верно? Всегда каждого окружают другие люди, которые вмешиваются в чужие судьбы… Милиция называет таких людей свидетелями, если… Если случается нечто такое, как вот сейчас у нас…

— Свидетелей может и не быть, — усмехнулась в свою очередь Нюся. — Вон, этот самый гад тоже вроде как свидетелем чего-то там был. И что? Где он сейчас-то? Наверняка в аду на сковородке жарится!

Нина Владимировна хотела еще что-то сказать, но передумала, решив, что вряд ли этот разговор имеет смысл. Нюся в любом случае останется при своем собственном мнении, да и пустой какой-то разговор получается, чтобы не сказать — опасный. Нина Владимировна очень боялась проговориться Нюсе о том самом Машином прошлом, о котором она теперь все знала и не переставала думать ни на секунду. А ведь она обещала следователю Калинкиной молчать… Нарушать свои обещания генеральша считала абсолютно недопустимым. Следовательно, разговор с Нюсей, и без того не сложившийся, нужно было как-то прекратить. И Нина Владимировна почти обрадовалась, завидев на скамейке в конце аллеи сидящую в одиночестве, о чем-то глубоко задумавшуюся старшую невестку.

Генеральша пристально глянула на Элю с устремленным в одну, только ей видимую, точку неподвижным взглядом, и вдруг неожиданно для себя ощутила волну жалости, охватившую ее при виде этой, в сущности, беспомощной фигурки. Чуткая Нюся, всегда умевшая каким-то десятым чувством понимать, чего именно хочет от нее хозяйка, тихо пробормотав что-то про брошенную грязную посуду, моментально развернулась в сторону особняка, а Нина Владимировна, оставив колебания, направилась к невестке. С того дня, когда Элина трагедия перестала быть для нее тайной, они ни разу не оставались наедине. Но рано или поздно это должно было произойти.