Свободный - Лина Мур

Это хорошо. Значит, он не продолжал пить или же просто успешно скрывает головную боль от меня. Я не могу разгадать ничего в этом человеке. Зачастую ошибаюсь в своих суждениях и даже предполагать уже боюсь, что скрывается за столь спокойным поведением Дугласа. И конечно же, я всё помню. Теперь ещё красочнее.

– Довольно вкусно.

Изумлённо приподнимаю брови за столь высокую оценку обычных панкейков, которые я уже трижды готовил для него, и они всегда были дерьмом. А сегодня вкусно? Что за чертовщина случилась с ним?

– Уверен? – усмехаюсь, прищуриваясь и смотря, как Дуглас отрезает кусочек и жуёт, кивая, и продолжает пялиться в телефон, лежащий на столе.

– Это не суп, значит, вкусно.

– Суп – это самая лучшая еда после алкогольного отравления. И сегодня на обед он тоже будет.

– Даже не думай. В моём кабинете до сих пор воняет этим супом, и я его видеть уже не могу. Я не испытываю никакого похмелья и требую нормальную еду. Хочу кусок мяса. Будет суп, я залью его тебе в задницу, – указывая на меня вилкой, грозится он, не поднимая взгляда. Вообще не смотрит на меня, бросая свои эти предостережения. Никакого внимания. Может ему стыдно за вчерашнее? Думаю, да. Но зачем он это делал, раз теперь стыдится. Да и понимать, что Дуглас умеет испытывать стыд за что-то, для меня просто нонсенс. Я должен выяснить, почему он целовал меня и сказал, что я его.

– Хорошо, будет мясо и свежий салат. – Иду на уступки.

– Прекрасно.

– Хм, извини меня за то, что ночью… я кричал.

Руки Дугласа замирают в воздухе, и он, наконец-то, поворачивает ко мне голову.

– Ты кричал? – удивлённо переспрашивает он.

– Да. Кошмары. Помнишь же?

– Надо же, я не слышал. Спал прекрасно. – Пожимая плечами, возвращается к завтраку и к своему чёртовому телефону.

– Правда? А где ты спал? Конкретно?

– Странные вопросы, Тьяго. Но я спишу это на то, что тебе вновь снились кошмары, и, видимо, у тебя плохое настроение из-за этого. А моё – замечательное, поэтому не порть его.

– Ты со столом разговариваешь или со мной, Дуглас? Нормальные, воспитанные люди всегда смотрят на собеседника, – возмущаюсь я.

Раздражённо цокая, откладывает приборы и убирает телефон в карман брюк.

– Мне повторить теперь всё, глядя тебе в глаза? – цедит он сквозь зубы.

– Нет, но я хочу знать кое-что, Дуглас. Этой ночью…

– Всё, что было ночью, останется там же. Не слышал про правило ночных посиделок? Теперь услышал. Аппетит ты мне всё же испортил, – фыркая, Дуглас поднимается со стула, но я не собираюсь его отпускать на работу просто так.

– Ты был у меня. Ты слышал, что я кричал, Дуглас. Ты пришёл ко мне и успокоил меня. И я чувствовал… ты поцеловал меня. В шею. Ты поцеловал меня и спал со мной, пока не сбежал к себе и не опоздал к завтраку. Зачем? Почему ты так поступил со мной? За что? Я никогда к тебе не проявлял симпатию, верно? Верно. Я никак не демонстрирую того, что я гей, а вот ты берёшь и приходишь ко мне ночью, чтобы успокоить. Обнимаешь меня, хотя презираешь и откровенно терпеть не можешь. Скажи, зачем ты это делаешь? – Опираясь руками на стол, требовательно смотрю на Дугласа.

– Тьяго…

– Нет, я ещё не закончил. Если ты решил, что будет весело поиздеваться надо мной и поиграть в гея, то уволь. Мне натуралы не нужны, и с ними я не связываюсь. Пробуй с кем-то другим, но не со мной.

– Ты в своём уме? Что за чушь ты несёшь? Ты обкурился или у тебя нехватка секса, Сантьяго?! Ты хотя бы представляешь, в чём меня, вообще, обвиняешь? Запомни – я самый настоящий натурал. У меня есть женщина, с которой я сегодня планирую провести время и вскоре сделаю ей предложение. Я женюсь на ней. И никогда, слышишь, никогда даже не смей произносить подобное в моём доме? Я ни разу тебя не целовал! Господи, Сантьяго, меня сейчас стошнит! Держи свои яйца подальше от меня, понял? Ещё раз приблизишься ко мне или сократишь хоть на дюйм вот это расстояние, то я тебя убью. Клянусь, что убью тебя. Такого идиотизма в моей жизни ещё не было. И я не намерен терпеть твои сексуальные фантазии, а особенно знать о том, что в них присутствую я. Гадость какая! И я запрещаю тебе привозить мне еду сегодня. Не хочу… чёрт, дерьмо. Ты дерьмо, Тьяго. Ты испоганил не только моё настроение, но и желание, чтобы ты, вообще, на меня работал. Извращенец заднеприводной! – Дуглас со злостью смахивает всю посуду со стола, и я отскакиваю от него.

– Ты что, действительно, считаешь, что я гей?! Посмотри на меня! Я, Дуглас Бейкер, решил упасть так низко? Опуститься до помойного ведра, как ты? Считаешь правильным говорить о том, кто ты такой, вот так открыто? Нет и ещё раз нет. Это противно для всех. Нам, нормальным людям, гадко приближаться к вам. Вы разносчики инфекции и заболеваний. Вы разносчики дерьма. Я презираю таких уродов, как ты. Твоя прерогатива вылизывать дерьмо. Сосать. Так вот и соси, но даже не смей приближаться ко мне в ближайшие дни, уяснил? Я тебя прикончу, если ты это сделаешь. Видеть тебя не хочу. Ты жалкий, конченный пидор, – выплёвывая каждое слово, Дуглас указывает на меня пальцем, и на его лице такое отвращение. Раньше оно тоже было, но сейчас его, правда, стошнит. Его даже трясёт от злости. А я, шокированный его тирадой, молча стою. Снова стою, как идиот, и сношу очередное гадкое оскорбление.

– С этих пор, Сантьяго, прежде чем посмотреть на меня, ты будешь мыться. Весь. Полностью. Мне противно думать о том, как часто эти пальцы, которыми ты трогаешь мою еду, были в чьей-то заднице, а этот рот, посмевший открыться в моём присутствии, облизывал чей-то член. Ты омерзителен. И я терпел тебя очень долго, Сантьяго. Я пытался быть толерантным, но моё терпение закончилось. С меня хватит. Я запрещаю тебе встречаться с кем-либо, пока ты работаешь на меня. Не выполнишь моё требование, ставшее номером один, на кол тебя посажу, ведь ты любишь, когда тебя имеют. Вот поимеет тебя дерево, чтобы ты никогда в своей жизни не позволял себе мечтать о том, что тебе недоступно. Мудак говняный. – Смерив меня уничтожающим взглядом, Дуглас разворачивается и выходит из квартиры, хлопая дверью так, что я подпрыгиваю от страха. Кажется, даже стены вздрогнули вместе со мной.

Горько вздыхаю, опускаясь на пол, и собираю осколки. Молча и даже не плача, машинально собираю в мусорное ведро всё, что разбил Дуглас, и вместе с этим выбрасываю и свою гордость, и всю уверенность в том, что не безумный извращенец, и даже свою бесстыдную привычку признаваться всегда, что я не такой, как многие. Я гей. И зачастую встречаюсь с осуждением, хотя открытых геев, как я, стало намного больше, чем раньше. Но не все готовы принять нас, а мы ничего плохого не делаем им. Сажусь на пол и так противно от самого себя. Как будто Дуглас окунул меня головой в унитаз, и я сижу, обтекая и воняя дерьмом. Воняю не только нетрадиционными предпочтениями, но ещё и смуглой кожей, другой национальностью и иными взглядами на жизнь. А самое страшное то, что мне стыдно. Стыдно снова и снова, раз я позволил своим чёртовым, ненужным и нежеланным фантазиям заставить себя поверить в невозможное. О чём я думал? Не знаю. Но всё было так реально. Так по-настоящему.