Счастье - Зульфю Ливанели

Через некоторое время перед ними словно выросли из темноты двое. Они были похожи на военных. Джемаль чувствовал себя так, словно вернулся в те дни, когда воевал в горах, – вокруг разило опасностью. И так же, как там, в горах, он испугался ночи и одиночества. Если эти люди в самом деле военные, то появиться перед ними неожиданно может быть опасно. Он остановился и закричал:

– Все в порядке! Мы свои!

Джемаль услышал, как те передернули затворы:

– Стой там! Ты кто?

– Я тоже военный! – прокричал он.

Они приказали: «Не двигаться!» и, включив фонарик, направились к ним. Джемаль поверить не мог в происходящее. Вот и снова он в Габарских горах на пограничной заставе, только теперь уже у него спросят пароль, а если не будет ответа, откроют огонь. Когда двое мужчин приблизились, Джемаль определил, что это жандармерия. Это указывало на то, что они находятся за пределами района, контролируемого полицией, то есть уже не в Стамбуле. Военные с угрожающим видом, не отводя фонарей и ружейных стволов, приблизились к чужакам и попросили показать удостоверения личности. Джемаль сказал им пару слов на жаргоне военных, желая показать, что он – свой, но не получил желаемого отклика. Тогда он медленным движением протянул им паспорт и отпускное удостоверение. Военные внимательно изучили документы.

– Тут сказано, что ты спецназовец, – произнес один.

Второй молчал: в армии всегда относились к горным спецназовцам с большим пиететом. Но что делает здесь стоящая рядом девушка, закутанная в платок? В руках у них сумки, что они ищут ночью в этих полях?!

Джемаль объяснил, что они пытаются найти поселок Рахманлы, где живет его брат Якуб.

– Ясно, – немного расслабились жандармы. – Рахманлы вон на том холме, однако вы приехали сюда не в самый лучший день.

Оказалось, этим утром в районе началась операция жандармерии, которая обнаружила «дом-могилу», принадлежащую партии Хизболла. Поэтому по всему периметру вокруг района были выставлены кордоны. Естественно, неожиданное появление двух незнакомцев вызвало большое беспокойство.

Джемаль никогда раньше не слышал выражения «дом-могила». И хотя он не понял, что это значит, вопросов больше задавать не стал. Один из военных сопроводил их до дома Якуба, потому что передвигаться по району, взятому в оцепление, было опасно, да и ногу сломишь в этой кромешной тьме.

Вид униформы, ее шуршание, головные береты, оружие в руках военных – все это наполнило душу Джемаля тоской, он снова начал ощущать себя, как в начале своего увольнения – обнаженным, не имеющим конкретной цели, опустошенным. В одно мгновение память вернула его к армейским друзьям, боестолкновениям, вооруженным операциям, засадам и дозорам, где нельзя курить, к падающим за шиворот каплям дождя. Он смотрел на военных с тоской и чувством зависти…

Мерьем, увязая в грязи, шла по полю вслед за освещающим дорогу фонарем, она была ошарашена всем происходящим. Что это за Стамбул такой? Может, их по ошибке высадили в другом месте?!

Миновав наблюдательный пункт, они начали взбираться на вершину холма.

Вскоре показалась большая деревня. Мерьем подумала, что с первого взгляда даже нельзя сказать, что она обитаема, настолько убогим и разрушенным было это место. Деревня кишела жандармами. Одноэтажные дома выглядели как развалюхи: небеленые, у кого-то рядом с домом врыты бочки, рядом с другими – сараюшки. Из окон и крыш торчали телевизионные антенны. Вокруг домов клубились провода и кабели. Странно, но все улицы были хорошо освещены фонарями. Подбежали и остановились рядом грязные собаки. В этой деревне не было ничего похожего на центральную площадь, везде, куда бы они ни шли, на все четыре стороны – грязь да грязь.

«Это не Стамбул! Нет, нет, не Стамбул!» – со злостью думала Мерьем. Она разнервничалась из-за того, что ее обманули. Это значит, опять Аллах немилостив к ней, не любит свою рабу Мерьем… Сначала, чтобы немножко облегчить ее мучения, показал ей чудеса града Стамбула, наполнил ее трепетом надежды, разбередил сердце, а потом забросил в это темное, грязное и гадкое место!

Якуб открыл двери, увидел жандармов, рядом с которыми стояли Джемаль и Мерьем, и словно язык проглотил: лицо его помрачнело, он раскачивался так, словно получил крепкий удар. От растерянности он даже некоторое время не мог говорить. К счастью, сзади подскочила его бойкая жена Назик, почуявшая, что происходит что-то странное, и обратилась к военному:

– Спасибо, что проводили наших родственников!

Тем она помешала жандарму подумать: «Что-то подозрительно… Хозяева дома их будто даже не знают!»

Помещение, куда они вошли, трудно было назвать домом: узенькая комната, водруженная в углу кровать, подвешенный к потолку обогреватель, а посредине, на свисающем проводе – голая лампочка; дети, валявшиеся на подстилке, прямо на полу, буквально прилипли к экрану телевизора, и это был единственный здесь предмет, напоминавший о цивилизации. Дети даже не обернулись, чтобы посмотреть на вошедших. Из телевизора громко вопил корреспондент, читающий новости. У Мерьем мелькнуло в мозгу: ох, это самое противное в мире место! Даже сарай, в котором ее держали взаперти, был куда чище.

Якуб немного пришел в себя, но даже оправившись от первого потрясения, от стыда чувствовал себя подавленно. Сквозь зубы начал расспрашивать, как они доехали. Мерьем, увидев, что Назик куда-то исчезла, прошла чуть вперед и попала в помещение типа кухни, где на плите с газовым баллоном вот-вот должен был закипеть суп. По привычке она кинулась помогать Назик, стала нарезать хлеб. На глинобитном полу были расставлены разноцветные пластиковые ведра, бидоны, корыта с водой. Видимо, в доме водопровода не было.

Назик осталась такой же доброжелательной, как и в прежние времена:

– Однако и выросла же ты, Мерьем! Уже совсем невеста! Каким ветром вас сюда занесло?

Мерьем на ее вопрос ответила встречным вопросом:

– А здесь Стамбул, сестра Назик?

– Пропади он пропадом, этот Стамбул, – отмахнулась Назик. – Хоть бы его вообще не было! Заморочили нам голову, вот мы и поехали, а сейчас видишь, в каком позорном положении мы находимся?!

Мерьем спросила еще раз:

– Это место, где мы сейчас, называется Стамбулом?

– Окраина Стамбула, да, – подтвердила Назик. – Город, называемый Стамбулом, настолько велик, что ему нет ни конца, ни края. Никто не знает, где он начинается и где заканчивается. Здешнее место называют районом трущоб. А в городе живут богатые. Откуда у нас деньги, чтобы поселиться там? Вот и вынуждены здесь ютиться…

Слово за слово – перешли к расспросам о родственниках, знакомых, умерших, женившихся.

Было понятно, что Назик и Якуб тосковали по родине, однако муж, однажды начавший хвалиться тем, что он стал «стамбульцем», теперь уже никак не мог оконфузиться, вернувшись назад.

В доме гремел телевизор. Исмет и Залиха, которых Джемаль знал еще маленькими в селе, и родившийся в Стамбуле маленький племянник не отрывали глаз от экрана и отвечали на вопросы Джемаля, даже не оборачиваясь. Так Джемаль узнал об их учебе в начальной школе, о том, что в школу они вынуждены идти больше чем полчаса по колено в грязи, в бури и снегопады. Как уж там определять это Рахманлы – деревней, селом или городом, но начальной школы здесь не было.