В стране драконов. Удивительная жизнь Мартина Писториуса - Меган Ллойд Дэвис

Я дома.

Я пьян, одурманен всем тем, что происходит со мной впервые: вижу ее улыбку, когда она смотрит на меня, сидя напротив; растворяюсь в ее поцелуе; смотрю, как она сводит брови, пытаясь решить, что ей хочется выбрать из ресторанного меню; сижу с ней вместе под огромным грабом, спасаясь от проливного дождя.

– Миленький мой, – говорит она снова и снова, будто пытаясь убедить себя в том, что я действительно здесь. – Любовь моя.

Мы приехали в Шотландию, после того как провели несколько дней в квартире Джоанны, где отпраздновали ее день рождения вместе с Ким и несколькими друзьями.

И теперь мы совершенно одни и едва обращаем внимание на пологие холмы и небо, которые сверкают и переливаются за стенами нашего коттеджа. Бóльшую часть времени мы проводим внутри, сидя или лежа бок о бок или плечом к плечу, постоянно держась за руки или переплетаясь ногами. После всех этих месяцев, когда мы жаждали встречи, невозможно расстаться даже на мгновение.

Я почти не пользуюсь алфавитной доской. Я пишу буквы на ее коже пальцем, слова тянутся по ее телу, и она их читает. Во многих отношениях они и не нужны. Мы довольно наговорились за эти месяцы, и Джоанна многое понимает, просто вглядываясь в мое лицо.

Движения бровей или взгляда обычно достаточно, чтобы ответить на многие практические вопросы. Все мимолетные страхи и сомнения, мучившие меня до приезда, все вопросы – будем ли запинаться, произнося вежливые банальности, не зная, что сказать, станем ли стараться развлекать друг друга шутками, – все это отринуто и забыто. С самого момента нашей встречи в аэропорту мы упиваемся друг другом, и в наших отношениях нет никакой натянутости.

Я никогда прежде не знал человека, который принимал бы меня так полно и в котором было бы столько внутренней умиротворенности. Джоанна не заполняет паузы между нами бессмысленной болтовней. Мы просто плывем по течению совместного бытия, и бывают моменты, когда я почти удивленно подскакиваю, если она меня касается – мои пальцы распрямляются, когда она гладит мою руку, челюсть поджимается, когда она целует мои глаза. Мое тело словно не в силах поверить в ее нежность. Никогда раньше ни один человек не получал от моего присутствия такого удовольствия. Это самое простое, но и самое совершенное из чувств.

Мы ведем себя как картографы, час за часом изучая кожу друг друга, прослеживая линии щек, подбородков и рук кончиками пальцев, запечатлевая на себе ощущение другого. Ее ладони идеально помещаются в мои, и я поглаживаю шрамик, который она получила, когда застряла рукой в куриной клети, будучи ребенком. Я и не представлял, что любовь будет так пронзительно воздействовать на мое восприятие: каждая моя клетка настроена на нее, и я смотрю, как она улыбается, вдыхаю ее запах, слушаю ее голос, ощущаю вкус ее поцелуев и касаюсь ее кожи.

Единственное, чего мы не делаем, – не занимаемся любовью. Еще до моего приезда мы договорились, что не будем торопиться, ведь в конце концов у нас впереди целая жизнь. Я пока не сделал Джоанне предложение, но мы знаем, что поженимся. Мы обсуждали этот вопрос перед моим приездом, и я собираюсь перебраться в Британию, чтобы начать здесь совместную жизнь с ней. Меня изумляет, насколько легко мы принимаем любые решения; мы словно стали продолжением друг друга. Я наслаждаюсь этой простотой после жизни, в которой даже самые незначительные вещи представляют сложности. Интимная близость будет следующим этапом нашей совместной истории. Мы прибережем ее до нашей первой брачной ночи.

Пока же мы все лучше познаем друг друга день за днем, и ощущение такое, будто Джоанна исцеляет все, что копилось внутри меня долгие годы. Я привык к тому, что люди пытаются лестью заставить меня что-то сделать или, наоборот, хотят, чтобы я пассивно сидел, в то время как они делают все за меня.

Но Джоанна принимает меня таким, каков я есть сегодня, и не скорбит по тому мне, каким я когда-то был или мог бы стать. Однако больше всего удивляет меня то, что она кажется почти незаинтересованной в моей реабилитации. Она не заставляет меня ничего делать, она и глазом не моргнет, если я чего-то не смогу. Ее вполне устраивает, что у меня с собой только алфавитная доска, потому что везти сюда старый ноутбук было трудно. Она не требует услышать мой «голос».

Однако она и не опекает меня, точно мать, желающая поднять с пола ползущего ребенка. Напротив, она помогает мне только так и тогда, как и когда мне это нужно. Она верит, что я знаю свое собственное тело, одновременно смиряясь с тем, что в некоторые дни я способен сделать меньше, чем в другие.

– Это же не ты ошибаешься, а твои руки, – сказала она мне однажды, когда я расстроился, безрезультатно пытаясь натянуть джемпер. – Просто дай им сегодня отдохнуть и попробуй заново завтра.

Даже явные недоразумения и собственные промахи не вгоняют ее в панику или смущение, как многих других.

– Миленький ты мой! – воскликнула она, войдя в комнату однажды утром и обнаружив, что я распростерт поперек постели.

Она вышла из спальни, пока я одевался, но я потерял равновесие, натягивая джемпер, и свалился на кровать, точно подрубленный дуб.

– С тобой все в порядке? – со смешком спросила она, помогая мне встать. – В следующий раз надо будет как следует убедиться, что ты хорошо опираешься!

Она не извиняется, заикаясь от смущения, не чувствует себя виноватой, если сделала что-то неправильно, и эта простота здорово облегчает мне жизнь. Она просто улыбнулась, поцеловала меня и вышла из комнаты, чтобы я мог одеться. Желая что-то мне посоветовать, она делает это будто невзначай. Например, несколько дней назад, когда я наклонился к чашке, чтобы по привычке залпом выпить свой кофе.

– Не понимаю, почему ты всегда ешь и пьешь так быстро, – сказала Джоанна. – Такое впечатление, что тебя вечно что-то подгоняет.

На пару мгновений я замешкался, не сообразив, что она имеет в виду. Я всегда ел и пил быстро. С этими задачами всегда следовало разделаться поскорее, потому что люди тратят свое драгоценное время, помогая мне. Мне раньше даже в голову не приходило, что можно смаковать еду или питье. Но в тот вечер Джоанна приготовила для меня крем-карамель, и я заставил себя впервые в жизни распробовать его по возможности неторопливо, чтобы ощутить вкус. Вначале была сладость, затем темная густота карамели, которая растеклась по моему языку, а за ней последовал легчайший намек на горечь и, наконец, пышность сливок с витающим над ними ароматом ванили.

– Ты выглядишь таким счастливым! – воскликнула Джоанна.

Она призналась мне, что удовольствие, которое я получаю от разных разностей, – одна из величайших радостей, которые я дарю ей. Она говорит, что никогда не видела, чтобы кто-нибудь наслаждался жизнью так жадно, как я, и она рада тому, что мир так часто ошеломляет меня, и в нем для меня столько новых вещей, сколько и способов испытывать радость.

И я испытываю наслаждение, целиком делясь своей радостью с Джоанной, ведь до сих пор это были в основном переживания «для личного пользования». Она смеется, когда я широко раскрытыми глазами смотрю на багряный рассвет или улыбаюсь, удивляясь, когда мы вписываемся в поворот шоссе и видим красоту изумрудно-зеленого ландшафта, протянувшегося перед нами.