Холодное блюдо - Анна Викторовна Дашевская

учительница Наталья Михайловна, и её дети, сын Дмитрий и дочь Александра. Дочь замуж вышла, внука Наталье Михайловне подарила, а когда мальчику исполнилось шесть лет, родители его погибли. Случайно. Случайно, Иван? Или чего-то мы не знаем?

– Случайно, – выдавил сквозь зубы Петелин.

– Вот то-то и оно… И переехал мальчик Ваня из Москвы в деревню… ну, скажем, Большие Овраги. Жил с бабушкой, не тужил, учился хорошо, а роль мужчины в доме исполнял его дядюшка, Дмитрий Геннадьевич. Не слишком активно, конечно, поскольку жил он в Москве и был владельцем популярного ресторана, а значит, было ему некогда. Что не мешало мальчику Ване дядю любить и почитать. Ну как, пока всё правильно рассказываю?

– Не знаю, – бледно улыбнулся Петелин. – Ваша сказка, вам и решать, что правильно, а что нет.

– Это точно… – Алекс вздохнул. – Что же, буду врать дальше. Время шло, Дмитрий Геннадьевич ресторана своего лишился и уехал в Астрахань. Из нашей сказки он временно выпадет, но о его существовании мы не забудем…

– Существовании, ага… – в голосе Ивана прозвучала прямо полынная горечь.

У Алекса сердце упало: он собирался вывернуть мальчишку наизнанку и оставить жить дальше с кровоточащей душой. Только и не делать этого было нельзя, и он продолжил тем же ровным голосом:

– Стал мальчик Ваня юношей Иваном и поступил на обучение не куда-нибудь, а в университет. Собирался выучиться на мага-математика и рассчитывать новые амулеты. А Наталья Михайловна тем временем старела, и случилась с нею неприятность из числа тех, от каких никто не застрахован: старческая деменция, сиречь слабоумие. И уверилась Наталья Михайловна, что сына её Дмитрия погубила женщина: сперва бросила, затем разорила, а потом ещё и опозорила. И, конечно, всё это она рассказывала Ивану, каждый раз, как он приезжал к бабушке. А приезжал он часто, он же бабушку любил?

– Любил… – эхом отозвался Петелин.

– А уж перед смертью ни о чём другом и не говорила женщина, только о сыне, его горькой судьбе и о том, как умер Дима в чужом городе. Очень Ивана эти бабушкины слова ударили. Вернулся он в Москву, но с друзьями разошёлся и даже с любимой девушкой расстался. А девушка хорошая, милая, тетрадку ему подарила. С зайцем на обложке…

От каждого слова молодой человек вздрагивал и словно сжимался, склоняясь к столу, пока не упёрся в его поверхность лбом. Алекс вытащил из папки дневник:

– Посмотри, Иван Сергеевич, эта тетрадь?

Петелин понял голову, посмотрел, зажмурился… Потом потряс головой и спросил:

– Как вы это нашли?

– Высчитали, можно сказать. Тебе, математику, это должно быть понятно. Нашли и прочитали. И не только твои записи, ещё кое-что, но и записей достаточно для передачи дела в суд.

– Ну и ладно! – Парень выпрямился и развернул плечи. – Я был вправе мстить, и я отомстил.

– А Ольгу Бобровских ты зачем убил? Тоже мстил? – включился Ковригин.

– Она… случайно появилась в коридоре, когда я шёл с графином. Или не случайно, потому что вышла-то Ольга из чужой каюты. Так чего она там шарилась? Воровала? Подглядывала?

– Понятно. И тебе её не жаль?

– Ни капли, – ответил Петелин хмуро.

– Ольга увидела тебя с графином, и что, сразу догадалась, что это такое?

– Нет, конечно… Никто бы не догадался, – с плохо скрытым самодовольством сказал Иван. – Но она стала расспрашивать, напомнила, что этой гадине запретили давать спиртное. А у меня с собой был амулет для усыпления, просто на всякий случай, мало ли кто встретится? Ну, я и усыпил. А потом подумал – она ж не забудет ничего, расскажет капитану. Ну и… усадил в шезлонг на палубе, сходил за генератором льда, сформировал иглу и ударил. И всё.

– Хорошо, тогда вернёмся к другой жертве, – Алекс выложил перед ним копии четырёх статей. – Вот это, – он ткнул пальцем в два листа слева, – статьи критика Марины Красовской о том, какой плохой ресторан «Арбузная корка», как там скверно кормят и ничего не умеют. Обидные, не спорю, но, в общем… то, что называется, заметки для узкого круга. Широкая публика и изданий этих не читает, и вообще не особо интересуется ресторанной критикой, больше доверяет собственному желудку. А вот это, – и к Ивану придвинули другие две страницы, – это статьи других обозревателей, опубликованные в центральной прессе. В «Коммерсанте», например, или в «Огоньке». И они «Арбузную корку» и её шефа хвалят, в подтверждение чему приводят слова именитых шеф-поваров. Понимаешь, Иван? Никакого значения её статьи не имели!

– Всё равно она виновата, – буркнул Петелин, снова опуская голову. – Дядя Митя из-за неё умер.

– Ты был на похоронах? Видел тело? Или, может быть, свидетельство о смерти?

– Он… пропал. Перестал писать бабушке, и деньги ей не присылал больше. Я узнавал, мне ответили, что такой в Астрахани более не проживает.

– И вы с бабушкой поспешили сделать выводы, – кивнул лейтенант. – Понимаешь, Ваня, когда кто-то молодой, талантливый, красивый внезапно и несправедливо умирает, это, безусловно, очень плохо. Но когда те, кто выжил, всю свою оставшуюся жизнь строят вокруг умершего, получается еще хуже.

– Да? А что надо было делать? Просто не обращать внимания, когда она перед носом у меня – ходит по палубе, смеётся, жрёт, как… как свинья, – с отвращением выговорил Иван. – А дяди Мити нет…

Ковригин вздохнул и положил перед юношей последнюю приготовленную бумагу, сообщение из посёлка Саригерме о проживающем там в счастливом браке Дмитрии Жаркове, гражданине Анатолии. Прочитав документ, Иван поднял на лейтенанта потрясённый взгляд:

– Дядя Митя жив? Значит, это всё зря? Что же мне теперь делать?

Алекс протянул ему чистый носовой платок.

Пока подписывались бумаги, Верещагин тихо сидел и смотрел в потолок. Ему невыносимо хотелось уйти, уехать из Ярославля и никогда сюда не возвращаться. Забыть эту историю, словно кошмарный сон.

Кто бы ещё ему дал это сделать…

Наконец поникшего, сломленного Петелина увели, лейтенант аккуратно сложил бумаги в папку. И Алекс очнулся.

– Пойду я, Кирилл, – сказал он, старательно не попадая взглядом в глаза другу. – Мне надо отчитаться перед клиентом, да и сваливать домой, в Москву.

Ковригин усмехнулся.

– Жалко тебе мальчика?

– Жалко.

– А зря.

– Поясни?

– Ну, сейчас ему плохо, конечно, и в ближайшие пару недель, до суда, хорошо не станет. Он будет себя терзать, вспоминать плохими словами покойную бабку, которая его настропалила, а равно и «дядю Митю», ну, и нас с тобой заодно. Потом дело рассмотрят в суде, назначат ему, скорее всего лет десять…

– Ты охренел, что ли? – вскинулся Алекс. – Какие десять лет?

– Отработки на благо государства. Причём с отсрочкой до защиты диплома. И отрабатывать он будет в