Банда 4 - Виктор Пронин

— Да? — удивился Пафнутьев. — Странно... Мне всегда казалось, что ты все-таки мужского рода. Долго же ты скрывался, долго таился.

— Павел Николаевич! — в ужасе закричал Худолей. — Как вы могли подумать?!

Неужели вы ничего не видите во мне мужского?

— Вижу... А ты? Видишь иногда на себе что-нибудь мужское?

— А штаны! — вскричал Худолей.

— Ах, да... Действительно. Виноват, — Пафнутьев взял конверт со снимками и бросил их на угол стола. В этот момент раскрылась дверь, и вошли трое довольно упитанных молодых людей.

— Слушаю вас, ребята, — сказал Пафнутьев.

Однако его слова не произвели на вошедших ни малейшего впечатления. Закрыв за собой дверь, они прошли в глубину кабинета. Один из них занялся Худолеем — оттеснил его в угол и быстро прошелся по карманам. Его, видимо, интересовали не деньги, не документы, он искал оружие. Когда возмутившийся Худолей попытался было оттолкнуть тяжелые мясистые руки парня, тот легонько тыльной стороной ладони ударил его в солнечное сплетение. Поперхнувшийся Худолей не мог продохнуть, только вращал глазами не то гневно, не то жалобно, а парень той же рукой двинул его в подбородок. Худолею сделалось плохо, он побледнел и медленно опустился на пол. Прижавшись спиной к батарее парового отопления, он почувствовал, что только в таком положении и сможет выжить.

Два других амбала подошли к Пафнутьеву с двух сторон и, когда он попытался было встать, снова усадили его в кресло. Пафнутьев смотрел на них с нескрываемым удивлением, возникающая время от времени улыбка на его лице тут же гасла. Он не мог понять, что происходит — кто-то его разыгрывает, с кем-то спутали, или вообще уже началось самое-самое... Когда он попытался встать более решительно, его усадили на место еще решительнее, и, чтобы уже не было никакого недопонимания, один из амбалов рявкнул мощно и глухо:

— Сиди, начальник.

Второй в это время обшарил Пафнутьева и, обнаружив под мышкой пистолет, вынул его из кобуры и положил себе в карман.

— Послушайте, ребята, что происходит? — спросил Пафнутьев, все еще не зная, смеяться ему или возмущаться.

— Молчи, начальник.

Убедившись, что Пафнутьев уже никакой угрозы для них не представляет, оба парня отошли от него, причем, один из них выглянул в дверь и сделал знак рукой, дескать, все в порядке, можно войти. И тут же, отойдя в сторону, амбал с мощным голосом пропустил в кабинет худощавого человека в светлом плаще, великоватых брюках, да и пиджак на молодом человеке сидел свободно и легко. Едва взглянув на него, Пафнутьев понял, что этот его гость находится в крайней степени раздражения. Он быстро пересек кабинет, на секунду задержавшись у все еще сидевшего у батареи Худолея, отбросив полу широкого плаща, сел у приставного столика. Один из амбалов подошел и положил перед ним пистолет Пафнутьева. Гость в светлом плаще взял пистолет, повертел его, игриво посмотрел на Пафнутьева, дескать, знаю, чем вы тут балуетесь, и вернул пистолет амбалу.

— Здравствуйте, Павел Николаевич, — сказал он, обернувшись, наконец, к Пафнутьеву.

— Здравствуйте, — охотно ответил Пафнутьев. — Чем могу служить?

— Служить? — удивился гость. — Вы готовы служить?

— Только этим и занимаюсь.

— Кому служите?

— Правосудию, если позволите так выразиться.

— Выражайтесь, Павел Николаевич, как вам будет угодно. Даже в моем присутствии.

— А вы, простите, кто будете? — спросил Пафнутьев и, взглянув на себя со стороны, остался доволен. Несмотря на необычность положения, в которое он попал, оказавшись чуть ли не заложником в собственном кабинете, голос его не дрожал, руки спокойно лежали на столе, на лице ему удалось даже держать улыбку.

И сонное выражение лица не покинуло его, и это ему удалось сохранить.

— Моя фамилия Бевзлин, — ответил гость. — Слышали?

— А, — протянул Пафнутьев. — Так это вы и есть... Очень приятно. Давно хотел с вами познакомиться. А тут вы сами, да еще и с друзьями, — он оглянулся на амбалов, замерших у двери.

— Вы хотели со мной познакомиться? Зачем? — по лицу Бевзлина пробежала тень не то недоумения, не то легкого гнева.

— Я следователь и по долгу службы вынужден знакомиться... с некоторыми гражданами... Хочу я того или нет. Но в данный момент я чувствую себя пленником, может быть, даже заложником, жертвой неожиданного, но очень успешного налета на прокуратуру.

— За прокуратуру не беспокойтесь, Павел Николаевич. Пусть она себе небо коптит. Мне она, во всяком случае, не мешает.

— Чем же это я успел помешать вам, господин хороший? — только по последним двум словам знающие Пафнутьева люди сразу бы догадались — заводится Пафнутьев, заводится, и терпение его кончается. Он даже глаза опустил, не желая показывать гостю истинного своего состояния.

— Меня зовут Анатолий Матвеевич, — холодно сказал Бевзлин, и остренькие его желваки нервно дернулись — он тоже мог сорваться каждую секунду.

— Ну и пусть зовут, — сказал Пафнутьев с некоторой небрежностью. — Зачем мне это знать? Как понадобитесь, я вас приглашу. Пока не вижу в этом надобности.

— А если я не приду?

— Доставим. С помощью наряда милиции.

— А если...

— Никаких если, — твердо произнес Пафнутьев. — Доставим. Можете в этом не сомневаться.

— Ладно, — проговорил Бевзлин, и уши его нервно дернулись назад. — Замнем.

Не хотите с нами проехаться, Павел Николаевич? Здесь недалеко... А?

— Нет. Не хочу.

— А придется.

— Не придется.

— Вы уверены? — весело спросил Бевзлин и оглянулся на своих телохранителей. И каждый из них сделал шаг к столу. Все трое как бы заключили Паф-нугьева в живое, враждебное кольцо.

— Уверен, — сказал Пафнугьев. — И вообще этот треп мне надоел. Или выметайтесь отсюда ко всем чертям собачьим, или выкладывайте, зачем пожаловали, — поднималась в груди Пафнутьева темная неуправляемая волна, он уже чувствовал легкое покалывание в губах, уже не очень хорошо ими управлял, губы задеревенели, как бывает после обезболивающего укола.

Скосив глаза в сторону, Пафнутьев поискал какие-нибудь тяжелые предметы, но, кроме глиняных горшков с цветами на подоконнике, не увидел ничего подходящего. А к подоконнику еще пробиться нужно. Нет, не пробиться, с сожалением подумал он, подоконник был отгорожен от него мощным центнером мяса одного из амбалов. И к двери не пробиться — прямо перед его столом стоял еще один детина с каменным выражением лица.

— Вчера меня оскорбил ваш водитель, — вымученно сказал Бевзлин, поскольку он вынужден был все-таки объяснить, зачем пришел, по какому поводу, а дальнейший разговор без этого объяснения вообще терял всякий смысл.

— Сильно оскорбил? — уважительно поинтересовался Пафнутьев.