Уинстон Черчилль. Личность и власть. 1939–1965 - Дмитрий Медведев

Современные историки, опирающиеся на досье советских спецслужб «Черная Берта», а также данные из США и Германии, не соглашаются с британским политиком. Учитывая высокое положение Гесса в НСДАП, они уверены, что Гитлер точно знал о готовящемся полете, а возможно, лично дал задание на его проведение. Цель — быстрее завершить войну на Западном фронте для открытия ее на Восточном. Такие замыслы не были беспочвенны, хотя для Гитлера оказались безуспешны. В конце января 1941 года ряд оппозиционно настроенных британских политиков сообщили по неофициальным закрытым каналам в Германию, что большая часть членов правительства благосклонно относится к идее заключения мира на определенных условиях, включающих, например, восстановление Бельгии и Нидерландов. Правда, если мир и мог быть заключен, то только не с Гитлером. Он уже тогда превратился для британского руководства в персону нон грата.

Есть в третьем томе и личные эпизоды, например первый перелет через Атлантику в январе 1942 года или воскресное богослужение на линкоре «Принц Уэльский» во время первой встречи Черчилля и Рузвельта в военные годы в бухте Плацентия, Ньюфаундленд. Необычная церемония завершилась совместным исполнением псалма «О Боже, наша помощь в прошлых веках». «Как напоминает нам Маколей, — пишет Черчилль, — этот гимн пели железнобокие, когда хоронили тело Джона Хэмпдена. Каждое слово потрясало до глубины души. Это было великое мгновение. Но почти половине из певших моряков суждено было вскоре погибнуть».

В декабре 1941 года «Принц Уэльский» затонул. Описание этого события на страницах третьего тома — одно из самых проникновенных в произведении.

Десятого декабря Черчилля разбудил телефонный звонок. Звонил адмирал Дадли Паунд. Его голос показался «странным». Паунд кашлянул, после чего сказал:

— «Принц Уэльский» и «Рипалс» потоплены японцами, по-видимому, в результате воздушного налета.

— Вы уверены в этом?

— Не может быть никаких сомнений.

«Я благодарил судьбу, что в этот момент был один, — пишет Черчилль. — Ворочаясь в постели с боку на бок, не находя себе покоя, я полностью осознал весь ужас этого известия». «Принц Уэльский» и «Рипалс» были единственными британскими линкорами в Индийском и Тихом океане. Черчилль признавался, что «за всю войну не получал более тяжелого удара». По словам его телохранителя, на протяжении нескольких дней после получения шокирующих новостей премьер «выглядел подавленным, сидел, уставившись вдаль» и повторял периодически: «Я не понимаю, что случилось. Я не понимаю». Черчилль переживал, и было от чего. Он сам направил линкоры на восток, а их гибель стала результатом, в том числе, и его просчетов: он недооценил силу Японии, а также устарел в своем понимании сражений на море. Он продолжал мыслить категориями Первой мировой войны, рассматривая военно-морские баталии, как противостояние плавучих крепостей, не учитывая роли подводного флота и авиации. Но Черчилль быстро учился. Уже на третьи сутки после потери судов он одобрил предложение Паунда направить в Индийский океан оперативное соединение из четырех авианосцев.

Личные эпизоды в произведениях, подобных «Второй мировой», всегда интересны, но помимо реминисценций читатели также ждали аналитики и обобщений. Третий том начинается с признания, что, оглядываясь назад, на «бесконечную сумятицу войны», автор не в состоянии вспомнить другого периода, когда «напряжение и обилие проблем, нахлынувших сразу или в быстрой последовательности, было столь тягостным для меня и моих коллег, как в первую половину 1941 года». В означенный промежуток времени действительно произошло несколько событий, серьезно омрачивших деятельность правительства Его Величества. Одно из них было связано с неудачной операцией в Греции, закончившейся поспешной эвакуацией британского контингента вскоре после высадки. Положение усугублялось тем, что необходимые для этого маневра войска были взяты из Египта, и поражение в Греции совпало с масштабным отступлением британских войск в Ливии. Впоследствии историки докажут, что греческая трагедия, хотя и сказалась негативно на борьбе с Роммелем, не может рассматриваться в качестве основной причины поражения в ливийской пустыне. Куда большее значение имели тактические ошибки, недочеты в подготовке солдат, проблемы с лидерством и недостаток вооружения. Но на тот момент греческое фиаско получило опасный резонанс, эхо которого было слышно на протяжении нескольких лет.

В январе 1947 года вышли мемуары генерал-майора Фрэнсиса де Гинганда (1900–1979), в 1941-м служившего в объединенном штабе планирования средневосточного командования. Он посвятил «греческому приключению» целую главу, в которой доказывал, что эта операция была изначально обречена на провал. Гинганд не делал окончательных выводов, но в его интерпретации завуалированно присутствовала мысль, что главными виновниками произошедшего стали политики. Выводы генерала поддержал военный историк Сирил Фоллс (1888–1971), опубликовавший в 1948 году книгу «Вторая мировая война» и назвавший этот эпизод «жалким рассказом о политическом и стратегическом легкомыслии».

Подобные заявления были опасней выводов Ингерсолла, воспоминаний Батчера и откровений Элиота Рузвельта. И подойти к описанию касающегося их эпизода пришлось со всей серьезностью. Существенный вклад в подготовку и изложение материала о злополучной кампании принадлежал генералу Исмею. Занимая в 1941 году должность заместителя секретаря военного кабинета, он исполнял роль связующего звена между политическими и военными иерархами. В трактовках Гинганда и Фоллса он увидел укор и в свою сторону. В мае 1948 года Исмей подготовил свою версию случившегося, акцентировав внимание на том, что на проведении греческой операции настояли государственные деятели и военные, которые в тот момент находились на местах. Под людьми на местах понимались командующий средневосточным театром военных действий Арчибальд Уэйвелл, начальник Имперского генерального штаба Джон Дилл и глава внешнеполитического ведомства Энтони Иден. Последние два в феврале 1941 года находились в Греции, обсуждая условия высадки британского контингента с местным правительством. По мнению Исмея, их настойчивость и напор в необходимости проведения высадки были настолько сильны, что военный кабинет «практически не имел возможности» возразить.

Исмей был и оставался военным, он действовал решительно и мыслил прямолинейно. Черчилль же был политиком, и ему приходилось учитывать множество факторов. Например, он должен был отдавать себе отчет в том, что двое из трех обвиняемых были на момент работы над текстом в добром здравии. Более того, Иден рассматривался как претендент на будущее руководство Консервативной партией, а возможно, и правительства. Также необходимо было принимать во внимание реакцию доминионов. Так называемые британские войска, принявшие участие в высадке, на две трети состояли из австралийцев и новозеландцев.

Наконец, запутанной была и сама история принятия судьбоносного решения. Впервые Черчилль высказался о необходимости поддержки Греции после вторжения в эту страну в конце октября 1940 года одиннадцати итальянских дивизий. Он выступил за отправку британских войск, чем настроил против себя большинство военных, увидевших в этом решении распыление сил на средневосточном театре. Полководцев поддержал Иден, возглавлявший на тот момент Военное министерство. Первого ноября он телеграфировал из Каира, что отправка контингента в Грецию подвергает опасности весь театр военных действий и ставит под сомнение успешность дальнейших наступательных операций в этом регионе. Черчилль и сам не был до конца уверен в целесообразности проведения операции. Отправив повторно Дилла и Идена в Каир в феврале 1941 года, он просил «не цепляться за греческое предприятие, если в глубине души вы считаете, что оно превратится в очередное норвежское фиаско». Подвергавшиеся на протяжении трех месяцев настоятельным просьбам премьер-министра организовать переброску сил в Грецию, Иден и Дилл устремили свой взор на Уэйвелла. Последний удивил их, неожиданно поддержав проведение военной операции. «Это чисто военный вопрос, — обратился Иден к командующему за окончательным подтверждением. — Это вам говорить, что делать дальше». Уэйвелл ответил, что «война сопряжена с трудностями, поэтому нам следует дерзать». Получив подобный ответ, Черчилль телеграфировал в Каир от имени военного кабинета: «Раз у нас нет иллюзий, тогда мы направляем приказ: „Полный вперед“».