Уинстон Черчилль. Личность и власть. 1939–1965 - Дмитрий Медведев

На протяжении следующих двух с половиной лет глава британского правительства будет еще не раз восхищаться «славой русского оружия». Выступая в сентябре 1944 года перед депутатами палаты общин, он скажет: «Воздавая должное британским и американским достижениям, мы не должны никогда забывать о неизмеримом вкладе России в общее дело. На протяжении долгих лет безмерных страданий она выбивает дух из германского чудовища… Россия сковывает и бьет гораздо более крупные силы, чем те, которые противостоят союзникам на Западе. На протяжении долгих лет ценой огромных потерь она несет основное бремя борьбы на суше». Настолько «основное», что даже во время одного из обсуждений в палате общин Черчилль воскликнул: «Ведь должны же мы где-то сражаться с немцами в этой войне, если мы не хотим стоять в бездействии и наблюдать за борьбой русских».

Черчилль признавал не только тот факт, что на долю СССР выпала основная доля страданий, но и то, что именно благодаря «превосходству русского маневра, русской доблести советской военной науки и прекрасному руководству советских генералов» была «сломлена чудовищная машина нацистской власти». «Кроме русской армии не было такой силы, которая могла бы переломить хребет гитлеровской военной машине», — констатирует он в палате общин в начале августа 1944 года.

Все приведенные выше заявления, признания, выражения восхищения и уважения отражали истинное положение дел. Но нельзя забывать, что речь шла о высказываниях в годы войны, когда СССР являлся союзником и был необходим западным странам для разгрома нацистской Германии. Как изменилась точка зрения после подписания актов о капитуляции и начала нового латентного противостояния с бывшим собратом по оружию, от успехов которого зависело выживание этих стран?

В послевоенных выступлениях Черчилля влияние изменившегося формата отношений между бывшими союзниками чувствуется, но британский политик старался, по крайней мере, сохранять объективность, желая, чтобы в этом начинании его поддерживали и другие западные государственные деятели. «После того как немцы разбиты, легко осуждать тех, кто всеми силами старался поощрить военные усилия русских и сохранить дружеский контакт с нашим великим союзником, который так ужасно пострадал, — заметит он во время работы над своими мемуарами. — Что случилось бы, если бы мы поссорились с Россией в то время, когда немцы все еще имели триста-четыреста дивизий на полях сражений?».

Временной фактор и изменившиеся условия не единственное, что следует учитывать при оценке мнения Черчилля относительно роли СССР во Второй мировой войне. Все приведенные выше заявления были сделаны во время публичных выступлений, на содержание которых помимо личного мнения автора также оказывала влияние и дипломатическая целесообразность. В своих речах Черчилль восторженно отзывается не только о Красной армии, но и о США. Например, заявляя в конце войны, что «русский народ, который все это время сдерживал на своем фронте куда больше немецких войск, чем мы, и продолжал одерживать одну блестящую победу за другой», в том же выступлении он признается: «Ни разу с того момента, когда в войну вступили Соединенные Штаты, у меня не возникало ни малейшего сомнения в нашем спасении».

Не возникало у Черчилля ни малейших сомнений и в том, что нельзя забывать о прославлении достижений собственной страны. Так, во время парламентских прений в конце февраля 1944 года, говоря о «замечательных победах наших русских союзников на Восточном фронте», британский премьер произнес: «Я далек от желания выступать со сколько-нибудь хвастливыми заявлениями о роли, которую наш Остров играет в войне. Тем не менее, мне кажется, что интересы союза в целом могут пострадать, если другие члены этого союза не будут осведомлены о доле участия Британии в великих событиях, которые развертываются сейчас на фронтах».

Для полноты картины необходимо рассмотреть и то, какие мысли относительно доблести советских солдат Черчилль высказывал в кулуарах. Ожидающие сенсаций будут разочарованы. Да, слог стал менее формальным, но смысл остался прежним. Например, сравним сказанное в октябре 1944 года на одном из приемов: «Я всегда считал и продолжаю так считать, что именно Красная армия выпустила кишки мерзким нацистам» с заявлением во время заседания в палате общин и впоследствии нашедшим отражение во «Второй мировой войне»: «Именно русская армия сделала основную работу, выпустив кишки немецкой армии».

Теперь возвращаясь к мемуарам. Признавая роль СССР в уничтожении нацистской военной машины, Черчилль, конечно, урезал, причем значительно, описание баталий на Восточном фронте, но отказаться от рассмотрения отношений с великой державой он не мог. То, что эти отношения были непростыми, ни у кого не вызывает сомнений, да и вопросы, которые разделяли двух союзников в идеологическом, военном и геополитическом плане тоже находятся на поверхности. Именно их анализ — разумеется, со своей точки зрения — Черчилль и начинает в последней главе первой книги.

Уже исходя из названия этой главы: «Советы и Немезида» становится понятной основная мысль, которую автор хочет донести: с нападением Гитлера Советское правительство расплачивалось за «ошибочность и тщетность своих хладнокровных расчетов», проявив в 1940-м и в первой половине 1941 года «полное безразличие к участи западных держав» и позволив Германии «захватить Балканы». По мнению Черчилля, еще в январе 1941 года Советское правительство могло вместе с Великобританией объединить Турцию, Румынию, Югославию и Болгарию, создав «балканский фронт против Гитлера». «История вряд ли знает ошибку, равную той, которую допустил Сталин, когда отбросил все возможности на Балканах и лениво выжидал надвигающееся на Россию страшное нападение», — констатирует Черчилль.

Последующие историки были менее категоричны, считая, что балканский фронт не смог бы задержать реализацию плана «Барбароссы». Но трактовки Черчилля интересны не только рассуждениями об упущенных руководством другой страны возможностях. Вернемся еще раз к названию главы. Обычно Черчилль избегал прилагательного «советский» и названия государства — СССР, предпочитая: «русский» и «Россия». Здесь же он отступает от принятого им шаблона и делает это сознательно. Он разделяет русский народ и Советское правительство. Богиня возмездия карала не жителей СССР, а руководителей страны, «колоссальную коммунистическую машину». Не народ, а «Сталин и коммунистические вожди» допустили роковые ошибки. Черчилль противопоставляет «недальновидность Сталина, его комиссаров» и «высокомерное, слепое Советское правительство» «силе, массе, мужеству и выносливости матушки России», «стойкости русского народа, неистощимым людским резервам». Сторона, которой симпатизирует автор, не вызывает сомнений. Но он идет дальше, указывая, что хотя Немезида и обрушивает свой гнев на правителей, последние расплачиваются лишениями своих подопечных. «Самоотверженная борьба русского народа за родную землю» и «героические жертвы», которые населению СССР пришлось принести, «стали результатом бедствий, навлеченных на него его правительством», — отмечает Черчилль.

Одновременно с безразличием к судьбе западных стран и отсутствием поддержки в укреплении балканского фронта британский автор также обращает внимание читателей, что советское руководство пропустило неоднократные предупреждения о готовящемся нападении, которые поступали из британских и американских источников. Черчилль усиливает контраст, показывая собственное превосходство в вопросе анализа секретных сведений не только перед Сталиным, который, по его словам, «воздвиг между собой и страшной истиной стену слепой предубежденности и предвзятых мнений», но и перед британскими секретными службами. Он посвящает целую страницу текста тому, как в результате анализа различных данных объединенное разведывательное управление смогло только 12 июня с высокой долей уверенности заявить, что «Гитлер решил покончить с помехами, чинимыми Советами, и напасть», в то время как сам Черчилль пришел к аналогичному выводу еще в конце марта 1941 года. Следуя своему принципу «не довольствоваться коллективной мудростью, а лично видеть оригиналы», он уже летом 1940 года поручил