Валькирия рейха - Михель Гавен

– Мне все равно. Я больше не могу так жить, – забыв о стеснении, она прислонилась головой к его плечу, – я вас люблю. И если вы чураетесь меня, я понимаю, но только прошу, пока никто не видит нас, поцелуйте еще раз, как тогда у калитки, и я уйду.

– Вера, ты отдаешь себе отчет в том, что говоришь? – он тронул ее волосы, свернутые в корзиночку на затылке. Потом отступил на шаг. – Простите, фрейлян. Но я не исполню вашей просьбы.

– Я знаю, вам не нравятся такие, как я, – она почувствовала, как пол закачался у нее под ногами. Еще немного – и она упадет без чувств.

– Совсем нет, – возразил он мягко, – даже напротив. Ты мне нравишься, Вера, даже больше, чем кто-нибудь. Но ты должна понимать, на поцелуе я не остановлюсь…

– Пусть так, – скованно, неумело, она обняла его за плечи и тут же сбросила руки, прикоснувшись к серебряным погонам.

– Ну, как знаете, фрейлян Вера, – наклонившись, он приник губами к ее губам, у нее перехватило дух. Лауфенберг тихо рассмеялся:

– Вера, Вера, зубы-то разожми. Только не кусайся. – Подняв на руки, он отнес ее в свою комнату и закрыл дверь. Страстные поцелуи, ласки – Вере казалось, остановилось время. Что-то новое, незнакомое прежде, пробуждалось в ней от его близости, словно она рождалась заново. Пронзительный взгляд синих глаз.

– Я первый мужчина у тебя? Скажи честно.

– Нет, – она попыталась солгать.

– Неправда, я вижу, что первый, – она пытается обидеться, но это невозможно, небывалая расслабленность охватывает все ее тело. Отвернув воротник платья, он обнаружил под ним еще кофту и удивился:

– Вера, сколько на тебе надето? Разве так холодно? Я даже сомневаюсь, есть ли здесь тело, одни одежки, – посчитав его слова за упрек, что она одета плохо, Вера вспыхнула от обиды и попыталась встать.

– Куда это вы, фрейлян? – Лауфенберг снова притянул ее к себе, – сколько бы на вас ни было надето, для меня это не помеха, – убедительно заметил он и начал неторопливо, с аристократической ленцой раздевать ее. Вдруг в ее сознании мелькнуло лицо матери, этот живой упрек. Она окаменела от страха – как, как она могла допустить? Все это недопустимо иначе, кроме как с мужем. А если будет ребенок?

Но было уже поздно отказываться от счастья, да и как можно было от него отказаться. Когда утром Вера открыла глаза, она увидела рядом с собой красивую коробку, темно-зеленую, с серебряной окантовкой. На ней было написано крупными буквами PARIS. Что значит это слово, Вера не знала. Вскочив, схватила, открыла – внутри она увидела чудо: черные замшевые туфли на высоченной шпильке, о каких даже не мечтать не смела.

– Нравится? – она услышала голос Лауфенберга. Он стоял у окна и курил сигарету. На мускулистый торс небрежно наброшен китель, – если нравится, они твои. У Зизи двадцать шесть коробок, она их выбрасывает, даже не надев, потому что уже не модно. Примерь, Вера, не стесняйся, размер твой.

– Не буду, – Вера отложила туфли и, стыдливо натянув на себя одеяло, отвернулась, – я знаю, вы теперь будете презирать меня, господин майор, еще пуще прежнего. Из-за того, что я не устояла перед вами. Но знайте, больше этого не повторится. И жениться на мне не надо, – последнее-то она зачем сказала? – Без этого обойдусь.

– А вот жениться я как раз вообще не собирался, – ответил Лауфенберг и не сдержавшись, рассмеялся, – что же касается всего остального, ты Вера – прелесть, – он подошел к ней и, обняв, повернул к себе, – хотя и партизанка. По убеждениям, так сказать. В дверь стукнули:

– Господин майор, – послышался голос дежурного, – вас ждет механик внизу.

– Сейчас иду, – Лауфенберг быстро оделся и подмигнул Вере: – фрейлян, вам тоже пора. Берите ключи от кладовки и принимайтесь за уборку. У каждого свои обязанности, знаете ли.

Как только он вышел, Вера выскользнула из постели. Натянув платье, сразу примерила туфли, они пришлись ей впору. Покрутившись на месте, приоткрыла дверь в коридор и тут же захлопнула ее. Надменная и капризная горничная полковницы Зизи направлялась в комнату своей госпожи с утренним кофе на подносе.

– Зизи, постойте, – послышался голос капитана Хартмана, – позвольте проводить вас. Я очень хотел бы сказать вашей госпоже, что согласен с ее решением.

– С каким решением? При чем здесь я? – презрительно сжав губки, Зизи пожала плечами, – говорите сами, коли так нужно.

– С большим удовольствием, – проводив девицу несколько шагов до дверей комнаты полковницы, Эрих прислонился к стене, чтобы, когда откроется дверь, Хелене не смогла сразу увидеть его. Постучав, но не дожидаясь разрешения войти, как он сам, когда был уверен, что его здесь ждут, Зизи открыла дверь:

– Эрих! – вдруг услышал он возглас Хелене. Должно быть, увидев Зизи, полковница смутилась. Смутилась и горничная, которой неожиданно открылся секрет ее госпожи. В нерешительности она стояла на пороге, забыв о просьбе Эриха. Выйдя из своего «укрытия», Эрих появился в проеме двери и с улыбкой взял поднос из рук Зизи.

– Идите, идите, фрейлян, спасибо, – выпроводил он горничную. Закрыв за ней дверь, он обернулся к Хелене:

– Кофе, госпожа полковник, – шутливо возвестил он. – Я только хотел сказать, – добавил он тише, видя ее растерянность, – что люблю тебя. Подойдя, он взял ее за руки. – Как боевой командир, летчик, ты не можешь не согласиться, что тактика – это главное.

– Да уж, тактика, – Зизи рассерженно прищелкнула пальцами и направилась к комнате Лауфенберга. Вера присела на корточки, готовясь юркнуть под кровать. Она даже не задумалась, поместиться ли там. Но, по счастью, Зизи окликнул кто-то из денщиков, и она ушла. Сбросив красивые туфли на каблуке, Вера обула привычные сбитые чеботы, и выскользнув из апартамента майора, поспешила к дежурному, брать ключи от кладовки. И скорее – протирать пол.

Прошло несколько дней. Однажды рано утром, пробежав на цыпочках по коридору общежития, Вера остановилась перед дверью в комнату Лауфенберга и, скинув чеботы, надела подаренные ей туфли. Потом, царапнув в дверь, словно кошка, она приоткрыла ее. Она надеялась, что он еще спит или только встал, и она еще успеет… что? Возможно, он поцелует ее или просто обнимет – Вере даже самая малость казалась счастьем. Но ее ждало разочарование.

– Войдите, – она услышала его совсем не сонный голос. Майор стоял одетый, даже в шинели.

– Вы уезжаете? – спросила, побледнев, Вера.

– Да, – ответил он, – ненадолго. В Берлин, на совещание. Но я скоро вернусь, – его голос смягчился, когда он заметил слезы у нее в глазах, – что вам привезти из Берлина, фрейлян Вера? Духи? Или шелковое платье?

– Нет, нет, мне ничего не надо, – пролепетала Вера растерянно, – вы только сами приезжайте поскорей, господин майор…

Спустя год день рождения рейхсмаршала авиации Германа Геринга отмечали с прежним размахом, но без былого настроения – оно было унылым, как ни пытались скрыть. Накануне поступило сообщение, что фронт прорван наступающими войсками маршала Василевского и ставку ВВС скорее всего, придется перенести из Минска на территорию Восточной Пруссии. Теперь воздушные схватки предстояло вести в небе над Германией. Именно поэтому Геринг не ограничился обычным списком приглашенных в Каринхалле – он созвал всех лучших асов. Хелене Райч сопровождали Андрис фон Лауфенберг и Эрих Хартман – в Берлине они узнали, что обоих повысили в звании. Теперь фон Лауфенберг стал подполковником, а Эрих – майором.