Доверься мне - Кристен Каллихан

когда Джон стонет. — Но сегодня я великодушна. Так что это будет трилогия «Властелин колец».

Джон долго смотрит на меня с приоткрытым ртом. Странное выражение мелькает в его глазах, а потом он улыбается.

— Как ты узнала о моих любимых фильмах? Никто не знает.

Довольная, я убираю прядь непослушных волос с его нахмуренного лба.

— Потому что у нас пугающе схожие вкусы, помнишь?

В уголках его глаз появляются морщинки. Джон наклоняется и быстро, легко целует меня в щеку. А потом переворачивается на другой бок и встает с кровати. Издав еще один стон, он поднимает руки над головой, и стройные, напряженные мышцы растягиваются, обнажая линию плоского пресса и гладкую кожу.

— Знаешь, Стелла, — произносит он, расслабляя и опуская по бокам руки, — ты же Мэри Поппинс.

— Мэри Поппинс? — вторю, глядя, как он идет к ванной. — Как гувернантка?

Он останавливается в дверном проеме и смотрит на меня.

— Практически совершенство во всех смыслах.

Глава 14

СТЕЛЛА

Когда следующим утром я готовлю кофе, от доктора Стерн приходит электронное письмо. Сначала я не обращаю особого внимания на его содержание. Просто напоминание закончить курс антибиотиков и не допускать обезвоживания. Я это знаю. Но оставшаяся часть заставляет мою кровь стынуть в жилах. По-видимому, у меня также нет никаких заболеваний, передающихся половым путем.

Не то чтобы я не помнила того, как доктор интересовалась, хочу ли обследоваться, включая сдачу крови на ЗППП. В тот момент я думала, что таков ее тщательный подход. Теперь же это заставляет меня притормозить. Потому что в сознании мелькает забытое обстоятельство. Она упоминала, что Джон беспокоится и хочет, чтобы я сдала эти тесты, но выбор оставался за мной. Какая-то призрачная невежественная часть меня надеялась, что таким странным способом он пытался уверить нас обоих в безопасности секса. Но использование слова «беспокоится» подталкивает задуматься о причине.

Почему Джон особенно волновался, есть ли у меня ЗППП? Из-за его предположения о том, что я работаю в эскорте?

Ярость медленно разрастается и бурлит, закипая. Но потом я вспоминаю о том, как он лежал в постели и, казалось, мысленно избивал себя. Джон явно что-то скрывал. На протяжении всего нашего киномарафона я понимала это. Видела по напряжению, которое постоянно поднималось вверх по его шее, и по тому, как он сжимал челюсти, когда его внимание ослабевало. Да, я сообразила, что его что-то сильно беспокоит, но не могла заставить сказать, что именно.

Я уже собралась написать Джону и спросить не знаю о чем, о чем-нибудь, о чем угодно, что дало бы намек на происходящее, когда получаю сообщение от незнакомого абонента.

Неизвестный номер: Привет, это Бренна. Провожу небольшой пиар-контроль ущерба. Поскольку ты постоянно крутишься вокруг Джакса, к тебе могут прийти с вопросами. Если кто-то это сделает, просто сохраняй спокойствие, не давай никаких комментариев и сваливай оттуда.

— Какого хрена?

Какого черта совершил Джон? Но такое ощущение, что я догадываюсь, и это заставляет мое сердце ухнуть вниз.

Пальцы порхают над дисплеем, набирая ответ Бренне, чтобы ей не пришлось писать снова.

Я: Хорошо.

Поиск статей занимает не больше двух секунд. В этот раз у меня сильно сжимается в груди. То, насколько журналисты погрузились в его личную жизнь, вызывает мурашки по коже.

Одно ясно: Джон мне солгал. Утаивание — это все еще ложь. Он держал меня в неведении.

— К черту все.

Я кладу телефон и таращусь в огромное окно во всю стену, наблюдая за тем, как солнечный свет отражается от стоящих поодаль зданий.

Я тоже лгала. Я вложила в Джона больше, чем хотела признать. Возможно, раньше я могла уйти. До болезни, до того, как преследовала его и дарила покой взамен. Теперь я не могу этого сделать.

Это чертовски меня пугает. Говорят, наступают времена в жизни, когда осознаешь, что все изменится. До сего момента я не верила. Никогда не была склонна к переменам. Но больше отрицать не могу: Джон что-то значит для меня. Возможно, я для него тоже. Или, может, для него наши отношения — это просто отвлечение. Не уверена. Но я точно знаю одно: когда он, наконец, уйдет из моей жизни, мне будет больно.

Нужно разобраться с этим, прежде чем идти и говорить ему что-нибудь. Даже не знаю, что сказала бы в этот момент.

У меня нет никого, с кем можно поговорить о Джоне. Ощущается как удар в живот, когда я беру телефон, чтобы набрать номер и понимаю, что не знаю, кому, черт возьми, звоню. Более того, мне некому звонить. Это причиняет боль. Сильнее, чем я ожидала. Я годами притворялась, что моя жизнь наполнена людьми и развлечениями, в то время как на самом деле заточила себя за высокими стенами защитной башни. Я не нуждалась ни в ком, чтобы поговорить о мужчинах и собственных переживаниях, потому что не позволяла себе сблизиться с кем-то.

Образовавшийся в горле комок разрастается, пока я судорожно его не сглатываю. Боль наваливается, заставляет стены давить и делает комнату душной. Снаружи меня ждет город — нескончаемая река, наполненная людьми и шумом.

Но как только выбираюсь наружу, осознаю, что колеблюсь. У меня нет настроения прогуливаться и бродить.

Десять минут спустя мои мрачные мысли прерывает негромкий, сухой голос, огрубевший от многолетнего курения.

— Разве в твоей квартире нет террасы, моя дорогая?

Упершись локтем в колено и подперев рукой подбородок, поднимаю взгляд.

— Я скорее отношусь к девушкам, которые любят сидеть на ступеньках, — говорю миссис Голдман.

Ее красные губы расплываются в слабой, но дружелюбной улыбке.

— Я выросла на Нижнем Ист-Сайде. Сидение на ступеньках и игры под пожарным гидрантом составляли основную часть моего детства.

— Мне бы понравилось играть в воде из пожарного гидранта, — замечаю я.

Она производит непонятный звук.

— Ты выглядишь так, как будто нуждаешься в компании.

На кончике языка крутится ложь о том, что я в порядке. Но не могу заставить себя произнести подобное. Вместо этого пожимаю плечами, смущенная собственной предсказуемостью. Однако женщина не смотрит на меня с жалостью. Тепло глядя на меня, она кивает.

— Как бы мне ни хотелось окунуться в воспоминания о детстве, сидя здесь с тобой, — сетует она, — мои бедра это не оценят. Почему бы тебе не подняться вместе со мной, и я приготовлю нам отменный обед.

Снова хочу запротестовать, сказать, чтобы ради меня она не прикладывала усилий, но обнаруживаю себя прочищающей горло и улыбающейся.

— Спасибо, миссис Голдман. Я была бы вам очень признательна.

— Тогда идем. — Она