Если завтра не наступит - Дженнифер Арментроут

Возможно, Себастьян не любил меня так бесконечно и самозабвенно, как описывалось в книгах, разбросанных по моей спальне, и между нами была другая любовь, появившаяся после страшной трагедии, которая возникает, когда человек верит во все что угодно перед лицом страха. Рано или поздно жизнь возвращается в прежнее русло, и тогда такие чувства исчезают, но я не намеревалась об этом думать. Во всяком случае, не сейчас. Просто хотела поддаться моменту, исследовать жар, из-за которого голова шла кругом, но который не имел никакого отношения к моим травмам и болезни.

Может быть, так на меня повлияли школа или разговор с доктором Перри. Возможно, я нуждалась в ком-то так сильно из-за ссоры с Эбби и осознания, что я совершила ужасную ошибку и оказалась не такой умной, какой себя считала. Или меня сбил с толку разговор с мамой. Вероятно, я до сих пор не могла выкинуть из головы признание Себастьяна. А может, все это разом накинулось на меня, и я просто не выдержала подобного груза. Я видела лицо Себастьяна перед собой: острые скулы, шрам на верхней губе. И пульс забился с бешеной скоростью.

Я подняла руку, чтобы прикоснуться к нему, но остановилась в нескольких дюймах.

– Можешь прикоснуться, если хочешь. Тебе даже не нужно спрашивать.

Я была в замешательстве. Прикосновение не являлось обычной фантазией. Как мне потом возвращаться в реальность?

Грудь Себастьяна поднялась от глубокого вздоха.

– Я хотел бы, чтобы ты прикоснулась ко мне.

У меня перехватило дыхание.

Я осторожно провела пальцами по его щеке. Когда ощутила дрожь, охватившую его тело, мной овладело чувство волнения. Под ладонью его подбородок был почти гладким, с легким намеком на щетину. Я скользнула рукой вниз, проводя большим пальцем по нижней губе. Он закрыл глаза, пока я исследовала изгиб его верхней губы, шрам.

Я никогда так его не трогала. Никогда. Касаясь шеи, я чувствовала растерянность. Пальцами ощущала его пульс, бившийся так же дико, как и мой.

Я не останавливалась.

Провела рукой по его груди. Себастьян издал низкий стон, похожий на рычание, который подействовал на меня как поднесенная к огню спичка. Начался пожар. Осмелев, я опустилась ниже, следуя по напряженным выпуклостям его живота. Мышцы были крепкими, четко очерченными. Я всегда знала, что они такие, видела их и иногда случайно касалась.

Но теперь это не было случайным прикосновением.

Наслаждаясь каждой секундой, я гладила пальцами его пресс, нанося его на карту своих воспоминаний.

Пальцы дрейфовали вокруг пупка и ниже, достигая пояса фланелевых брюк. Его тело снова дернулось, отчего Себастьян подвинулся ближе, и его бедро тут же прижалось ко мне.

Это неправильно.

Я не должна была этого делать, но понимание меня не остановило. Я подняла на него взгляд.

Глаза Себастьяна были синими, как самые глубокие моря, которые мне никогда не доводилось видеть в реальной жизни, но которые я обводила на карте над своим столом. В какой-то момент наши лица оказались ближе. Наше дыхание слилось воедино.

Я сократила расстояние.

Прикосновение губ было таким же шокирующим и наэлектризованным, как и в первый раз, а может, даже сильнее. Появилось лишь сладкое, мягкое давление. Только я коснулась его рта, как вдруг его рука оказалась на моем затылке.

Раскрывая губы, я издала звук, который никогда раньше не произносила, и все, что контролировал Себастьян, что его сдерживало, тут же оборвалось. Он поцеловал меня по-настоящему. Мое сердце чуть не взорвалось. Его язык проскользнул внутрь, и я ощутила вкус мяты и вкус самого Себастьяна. Я дотянулась до бедра и сжала его рукой. Хотела подтолкнуть его ближе, но Себастьян не мог подвинуться. Не с моими больными ребрами и рукой.

Он целовал меня так, как будто пил с моих губ, рта и вздохов. Он спустился вниз, покусывая мою нижнюю губу. Себастьян стонал, пока целовал мою шею, а я откинула голову назад, предоставив ему еще больше пространства. Он касался меня языком и посасывал кожу, уделяя особое внимание месту чуть ниже уха, отчего пальцы на моих ногах сжимались, а бедра беспокойно двигались. Себастьян пожирал мои губы, и наши языки спутались. Единственным звуком в комнате было наше тяжелое дыхание.

Я понятия не имела, как долго мы целовались. Казалось, это продолжалось вечно. Погружаясь друг в друга, мы желали и безмолвно просили большего. Между нами не было притворства. Друзья так не целуются. Они не сжимают друг друга, как мы. Мои пальцы впивались в его бедро и бок, а его рука крепко держала меня за шею, не желая отпускать, хотя я и не собиралась отодвигаться.

Мы целовались и целовались.

Когда Себастьян отстранился, я прижала лоб к его плечу. Тяжело дыша, я сжала пальцами его футболку. Казалось, какое-то время никто из нас не двигался, а затем он переместился на бок, обхватив рукой мое бедро. Его рука гладила мою спину плавными движениями, а теплое дыхание танцевало на моей щеке.

И остаток ночи мы не разговаривали.

Я не сводила глаз с плаката, на котором были изображены держащиеся за руки парашютисты, а внизу крупным шрифтом красовалась подпись: «КОЛЛЕКТИВНАЯ РАБОТА».

Только в старшей школе в качестве примера коллективной работы могли повесить плакат с людьми, которые по собственному желанию выпрыгивают из самолета. Это точно не та команда, частью которой я хотела бы стать.

Доктор Перри уже ждал меня. Как и в прошлую среду и пятницу, он спросил, как я справляюсь с болезненным любопытством других учеников и как обстоят дела в классе. Он говорил об аварии. Не о том, что и так было ясно из моего дела, а о том, как трудно освободиться от чувства вины и насколько важно двигаться дальше. Затем доктор поинтересовался, когда я навещу могилы друзей. Я и хотела отвечать на этот вопрос, и не хотела. Я ни с кем об этом не говорила, особенно с Эбби. Очевидно, она считала меня ужасным человеком. Впрочем, я была полностью с ней согласна. Себастьяну я тоже не открылась, даже после той ночи.

Я провела ладонью по краю кресла.

– Не могу думать о них в этом ключе, – наконец произнесла я, глядя на парашютистов через плечо доктора Перри. Все они были одеты в разноцветные комбинезоны, отчего напоминали коробку с карандашами.

– Когда я думаю о Меган, все еще вспоминаю, как она сидела у меня в спальне и болтала о телевизионных шоу. Мысль о поездке на кладбище, где теперь они лежат… – Я вздрогнула. – Не могу.

Доктор Перри медленно кивнул, подняв кружку. Надпись «Самый лучший папа в мире» сменилась изображением Элвиса Пресли[15].

– Вы еще не оправились от травмы, полученной после аварии. Пока не сделаете это, не сможете скорбеть.