Китай при Мао. Революция, пущенная под откос - Эндрю Уолдер

толпа вторглась в будапештскую штаб-квартиру компартии, захватила в плен сотрудников безопасности и в качестве мести за массовый расстрел протестующих повесила их вместе с первым секретарем ВКП Будапешта на фонарях. Во-вторых, Надь вскоре объявил о намерении Венгрии покинуть Организацию Варшавского договора и призвал к окончательному выводу всех советских войск с территории Венгрии. Хрущев ответил на эти события массированным советским вторжением, в результате которого было убито свыше 2500 венгров и ранено еще более 20 тысяч граждан страны. В столкновениях погибли 700 советских солдат. Свыше 100 тысяч человек были подвергнуты после вторжения репрессиям, еще более 200 тысяч бежали через границу в Австрию. Несмотря на полученные им обещания, что он сможет безопасно покинуть посольство Югославии, в котором он скрывался, Надь был заключен в тюрьму и вместе со своим министром обороны казнен в 1958 г. Венгрии пришлось снова выстраивать партийное государство с нуля [Brown 2009: 278–288; Kramer 1998: 175–210; Taubman 2003: 294–299; Ekiert 1996: 49–98].

Сбой в системе: политические тренды внутри Китая после 1953 г.

Все эти события шокировали руководство КНР и оказались серьезным вызовом лично для Мао. Хотя он не практиковал столь же массовые чистки рядов официальных лиц, которые инкриминировались Сталину, начиная с 1953 г. Китай все же переживал периодические преследования «антипартийных групп» и «контрреволюционеров» в серии кампаний, в которых явно угадывался стиль управления Сталина в последние годы его жизни. Репрессии были направлены преимущественно против литераторов левого толка, которые, выступив против националистов, поддержали коммунистов, но с самого начала не вписались в жесткие рамки диктата бюрократов, требовавших от них неизменного следования доктринам социалистического реализма [Goldman 1967: 58–66, 119–122, 129–139]. Призывая к отказу от стереотипов и выработке более тонкого подхода к персонажам и сюжетам, эти литераторы становились серьезной проблемой для бюрократов в органах пропаганды. В 1954–1955 гг. многие писатели были осуждены за «буржуазный идеализм» и лишены своих должностей. Наиболее заметными фигурами здесь оказались Фэн Сюэфэн и Дин Лин. Фактически это было возобновление кампании по перестройке образа мысли интеллигенции и ликвидации независимого мышления [Lin 2009: 484–495]. Летом 1955 г. обвинения в отношении известной писательницы Дин Лин переросли в обвинения в том, что она сформировала подпольную антипартийную группу. Дин Лин и ее сторонников сняли с их постов и задержали для проведения расследования [Ibid.: 523–525].

Оказавшиеся в подобных обстоятельствах люди обычно соглашались с предъявленными им обвинениями, надеясь, что это позволит им избежать тяжелого наказания, однако нашелся один человек, который отказался принять приписываемые ему ошибки и вступил со своими обвинителями в полемику. Это был известный писатель Ху Фэн, депутат первого Собрания народных представителей КНР, член редакционной коллегии журнала «Народная литература» и член правления Союза китайских писателей. В июле 1954 г. Ху Фэн представил ЦК КПК обширный отчет, в котором он подверг критике догматическую и негибкую цензуру в отношении литературных и поэтических произведений и поименно порицал официальных лиц органов пропаганды. Последовавший за этим ответ властей на критику был диспропорционально жестоким. В 1955 г. была развернута кампания против «контрреволюционной клики Ху Фэна» [Chen 1960: 88–90; Dikötter 2013: 187–189; Goldman 1967: 129–157; Lin 2009: 501–521]. Писатель и его ближнее окружение были брошены за решетку как контрреволюционеры, а общенациональная кампания клеймила разделявших схожие взгляды «участников шайки Ху Фэна». Более 2100 авторов и редакторов были подвергнуты уголовному преследованию как возможные члены контрреволюционной банды. Из них 92 человека были заключены в тюрьму. Многие люди оказались смещены со своих постов [Lin 2009: 520–521].

Преследование литераторов не приняло слишком больших масштабов, однако оно вписывалось в более широкую волну репрессий, кульминацией которых стала инициированная в июле 1955 г. кампания по ликвидации контрреволюционеров. Среди проводившихся мер – активный пересмотр личных дел и политической истории людей, допросы подозреваемых и подстрекательство к доносительству. В различных формах кампания продолжалась вплоть до 1957 г. К тому моменту расследование затронуло свыше 18,6 миллиона человек, из которых более 257 550 человек были признаны контрреволюционерами или «вредными элементами». Большинство этих людей было отослано в трудовые лагеря или переселено в деревни для работы «под присмотром». В ходе кампании 1717 подвергшихся гонениям людей совершили суицид [Ibid.: 558; Vogel 1969: 136–138].

В целом, политические тенденции, наблюдавшиеся на территории Китая после смерти Сталина, более походили на репрессии, которыми были отмечены последние годы правления советского лидера, чем на «оттепель» и частичную либерализацию, которые произошли в советском блоке после кончины Сталина. При этом, они ни в коей мере не достигли размаха больших сталинских чисток конца 1930-х гг. И все же осуждение Сталина Хрущевым ставило КПК и в особенности самого Мао в крайне неловкое политическое положение. Китай не шел в ногу с остальными коммунистическими странами, продолжая следовать курсу в стилистике Сталина.

«Сто цветов»

События в советском блоке оказали на Китай несколько отсроченное влияние. Воздействие на КНР «оттепели» можно разделить на две стадии. Реагируя на доклад Хрущева от февраля 1956 г., Китай умерил возвеличивание Мао, начал подчеркивать значение для партии коллективного руководства и, после некоторой задержки, провел в жизнь собственную «оттепель». После октябрьских восстаний в Европе Мао пошел даже дальше, желая представить себя в новом ракурсе поборника открытости и критических настроений. Вопреки сильному противостоянию со стороны коллег, он настоял на проведении кампании по «исправлению ошибок», в которой критиками догматизма и злоупотреблений властью должны были выступать рядовые граждане. Это был искусный и неожиданный ход, весьма расходившийся с политическим мышлением Мао на тот момент. Понимая, что он сам может стать мишенью десталинизации, председатель КНР попытался взять верх над своими потенциальными критиками и показать себя сторонником открытости и сдерживания партийной власти народом.

Мы можем предположить, что резкий отказ Мао от его собственных взглядов преданного сталиниста не явился циничной уловкой, как это может показаться на первый взгляд. Да, в начале 1940-х гг. Мао создал в Яньане собственный культ личности. В процессе консолидации своей власти над Китаем КПК широко применяла принуждение и террор. Сам Мао был сторонником ускоренной социалистической трансформации как сельского хозяйства, так и промышленности. Однако далеко не все те промахи, за которые Хрущев бичевал Сталина, и множественные ошибки коммунистов из Москвы в государствах-сателлитах можно было приписать Мао. Он не проводил масштабные зачистки руководства Китая на показательных процессах в сталинистском стиле. Он не устраивал групповые казни партийных официальных лиц. Он настаивал на чрезмерно ускоренном «переходе к социализму», однако в целом этот транзит не сопровождался теми нарушениями и актами насилия, которые имели место в Европе, в Китае не происходило восстаний восточноевропейского типа. На законных основаниях председатель КНР мог констатировать, что первые этапы социалистической трансформации Китая