Сними обувь твою - Этель Лилиан Войнич

— Будь любезен, скажи мне совершенно точно, что он ответил, когда ты назвал своего дядю.

Мальчики растерянно переглянулись. Но тут долго сдерживаемое раздражение Гарри прорвалось наружу:

— Хорошо, тетя Фанни, если вам действительно интересно, я скажу.

— Что ты, Гарри, — запротестовал его брат, смущенно хихикая, — разве можно?

— Ладно, скажу то, что можно повторить. Он сказал, что ему — сами знаете что — на моего дядю, да и на мою… тетку тоже. Это еще не все, что он сказал, но об остальном догадаться нетрудно.

— Извини, Би, — сказал Уолтер.

Он потянулся через плечо сестры за куском сахара, беззвучно шепнув ей:

«Скорей прекрати это». Но его просьба была излишней: Беатриса сама увидела, что на скулах Фанни медленно проступили красные пятна. Она взглянула на часы.

— О, уже шестой час, а я совсем забыла о десерте! Мальчики, можно дать вам поручение? Поезжайте на ферму и возьмите у миссис Мартин две кварты малины и кварту кипяченых сливок. Мы устроим пир в честь приезда тети Фанни.

И не задерживайтесь там. Налить вам еще чаю, Фанни? Вот горячие булочки с корицей.

Фанни отмахнулась от протянутой тарелки.

— Нет, благодарю вас, Беатриса, мне нужны не булочки, а правда.

Мальчики, прежде чем уйти, скажите мне, как выглядел этот рыбак?

Гарри перевел взгляд с нее на дядю и вдруг пожалел, что не сумел вовремя промолчать.

— Да я не знаю, тетя… Похож на обезьяну; безобразный и маленького роста.

— Так я и думала! Погоди, был у него…

— Ради бога! — взмолился Генри. — Нельзя ли прекратить этот разговор?

Фанни метнула на него злобный взгляд.

— Без сомнения, вы были бы рады прекратить его, Генри. Мужчины всегда стоят друг за друга, если оскорблена всего только женщина. Разве не видно, что Уолтер дорого дал бы, лишь бы замять это дело? Гарри, я требую ответа. У него черные волосы с проседью, а на подбородке шрам?

— Я… кажется, так… Дядя Уолтер, простите меня, я не хотел…

Две чайные чашки и тарелка со звоном полетели на пол. Фанни, вскочив из-за стола, повернулась к мужу. Ее голос перешел в пронзительный вопль:

— Опять Билл Пенвирн! Надеюсь, Уолтер, теперь вы удовлетворены тем, что сделали? Если бы его вышвырнули из поселка два года назад, о чем я молила вас чуть ли не на коленях, до такой неслыханной дерзости не дошло бы. Но, конечно, вам нет дела, если вашу жену осыпают оскорблениями!

Мальчики глядели на нее раскрыв рот. Они и не подозревали, что на свете есть дамы, которые швыряются посудой, словно пьяные торговки.

Беатриса встала.

— Уолтер, я думаю, что тебе и мальчикам лучше пойти со мной. Извините нас, Фанни.

Уолтер открыл перед ней дверь и кивнул мальчикам. Они последовали за ним; Дик еле удерживался от смеха, а Гарри — от слез. Фанни все еще бесновалась над разбитым фарфором, а Генри сидел, втянув голову в плечи, с флегматичным терпением ломовой лошади, попавшей под град.

Когда Уолтер закрыл дверь кабинета и злобный визг, который преследовал их пока они шли по галерее, затих, Беатриса нежно обняла его за шею.

— Бедный мои Уоткин!

Его губы дрогнули. Это забытое детское прозвище… Словно воскресла из мертвых сестренка, которую он потерял.

Когда через несколько минут Генри, тоже решив укрыться в кабинете, присоединился к ним, Уолтер перебирал бумаги, а Беатриса смотрела на море, и оба молчали. Он упал на стул, вытирая лоб платком.

— Господи боже ты мой, это что-то неслыханное! Уолтер, дружище, и часто тебе приходится терпеть такие сцены? Уолтер пожал плечами.

— Довольно часто, хотя обычно они бывают не такими бурными. Разговор коснулся очень неудачной темы. Если мы с Фанни когда-нибудь разъедемся окончательно, — а я иногда думаю, что этого не миновать, — то скорее всего именно из-за Билла Пенвирна, если не из-за Повиса. Она люто ненавидит их обоих.

— Что между ними произошло? Она без конца твердила, что он оскорбил ее, а ты стал на его сторону. Он в самом деле в чем-нибудь виноват перед ней или все это ее воображение?

— Пожалуй, он действительно был очень груб, но она сама вызвала его на это. Билл в некоторых отношениях прекрасный человек — лучший моряк во всей округе и безупречно честен, как и вся его семья. Никто из Пенвирнов не украдет и булавки, хотя они живут в страшной нужде. Но у него бешеный характер.

— Ну, — сказал Генри, — право же, памятуя о собственном нраве, Фанни должна бы относиться к нему с симпатией.

— О, иметь дело с Биллом гораздо легче. Но у него бывают черные минуты, когда к нему лучше не подходить. Почти все соседи боятся его, особенно если он выпьет лишнего.

— Так, значит, он все-таки пьет?

— Очень умеренно, по сравнению с другими; все здешние рыбаки время от времени напиваются. Им нелегко живется. Но если уж Билл выпьет с горя, он превращается в настоящего дьявола. И не удивительно. Всю жизнь его преследуют несчастья: разорение, нужда, потеря близких и не слишком счастливый брак; так что он озлоблен против всего мира. Возможно, что, кроме того, у него не в порядке пищеварение от стряпни его жены; впрочем, стряпать-то ей особенно не приходится: картофель да соленая рыба. Ну, так вот, года два тому назад, когда я ненадолго уехал, случилась новая беда. Его младшая дочь, почти дурочка, которой тогда едва исполнилось шестнадцать лет, вернулась домой опозоренная. Она была прислугой в Камелфорде, и какой-то негодяй соблазнил ее. На следующее утро Фанни заблагорассудилось прочесть Биллу нотацию за то, что он не посещает церкви. В заключение она бросила оскорбительный намек насчет его дочери, и Билл, который горд, как Люцифер, послал ее ко всем чертям и посоветовал не совать нос не в свое дело. Она пожаловалась леди Маунтстюарт, и старуха прислала сюда священника, который пригрозил ему выселением.

— Постой, постой, — перебил Генри. — А при чем тут она? Ведь теперь хозяин здесь ты; эти дома больше не принадлежат ей.

— Да, но зато ей принадлежит священник, она платит ему жалованье.

Насколько мне известно, он вошел в дом Билла не постучав и наговорил таких вещей, что его вышвырнули вон. Так вот, когда я вернулся, и Фанни, и леди Маунтстюарт, и священник были уверены, что я немедленно выселю Пенвирнов, и пришли в ярость, когда я отказался.

Генри был явно встревожен.

— Послушай, дорогой мой Уолтер, я, конечно, понимаю, что для его поведения были некоторые основания. Но все-таки человек, который сперва обрушивается с руганью на леди — ну, во всяком случае, на женщину, — а потом поднимает руку на священника… Неужели ты его оправдываешь?

— Нисколько, — ответил Уолтер. — Я считаю, что эти поступки достойны всяческого порицания, но я не так уж уверен, что на его месте вел бы себя иначе.