Царство призраков - А. Дж. Врана

И все из-за тебя, – напомнила ему совесть.

– Хочешь, я понесу… – Его предложение было встречено приподнятой бровью и изогнутыми в насмешке губами. – Неважно, – пробормотал он. – В любом случае ты наверняка сильнее меня.

– Чертовски верно. – Она повернулась, чтобы уйти, но внезапно рядом распахнулась дверь, едва не ударив Мию по голове.

– Это что еще за хрень… – Сигарета выпала изо рта Лом, застывшей на пороге входа «Пик» с увесистым мешком мусора в руке.

– Привет, – сказала Ама, любезно улыбаясь озадаченой Лом.

Внимание бармена переключилось на Мию, и она удивленно выгнула бровь.

– Вы типа ищете больницу?

– Нет, – после секундной паузы выдавила Ама.

Лом швырнула мешок в мусорный контейнер и, подбоченившись, прислонилась к выкрашенной в коричневый цвет дверной раме.

– Слушай, я понимаю, что местная медицина оставляет желать лучшего. Я и сама не раз избегала визитов к врачу, поскольку это не всегда по карману. Но ты никогда себе не простишь, если с ней что-то случится, понимаешь?

Ама тихонько захихикала.

– Уверяю, ей не нужен вра…

– Вообще-то я – врач, – подал голос Мейсон, робко подняв руку. Лом поморщилась, наклонилась и подобрала упавшую сигарету.

– Ладно, тогда какого хрена ты тут стоишь? Разве ты не должен ей помочь? – Она сбежала по ступенькам и оглядела доктора с ног до головы. – И почему ты заставляешь девушку вдвое меньше тебя таскать эту амазонку?

У Мейсона отвисла челюсть, пока он старался подобрать ответ. Как так получалось, что он всегда оказывался плохим парнем?

– Я-я предлагал, но…

Лом отмахнулась от него, как от пустого места.

– Заходите, – скомандовала она. – Что бы ваша девочка ни курнула, она вполне может пересидеть это за барной стойкой.

– А вдруг появятся клиенты? – Ама замешкалась, несомненно, желая как можно скорее доставить Мию к Гаврану.

– Мы закрыты. А кроме того, – она направилась в бар и оглянулась через плечо. – Вам, чудикам, придется мне кое-что объяснить.

– Что будем делать? – прошептал Мейсон, когда Лом скрылась внутри.

Ама вздохнула и покачала головой.

– Все нормально. Я позову Гаврана сюда.

– А как же бармен? – недоверчиво спросил он.

Ама смерила его взглядом.

– Серьезно? Ты об этом переживаешь? Признайся, что ты подумал, впервые увидев Гаврана?

– Что он несет полную околесицу?

– Вот именно. – Она проскользнула в дверь. – Никто и не вспомнит чудаковатого старика, бормочущего всякую чепуху и жгущего полынь. Скажем, что он духовный целитель. И даже не соврем.

Мейсон хмыкнул и поплелся следом.

– И все равно это обман.

– Знаю, – отозвалась Ама, – но пока обойдемся частичной правдой. Она уже что-то подозревает, а если мы сейчас от нее отмахнемся, она угодит в неприятности, начав копаться в созданном нами бардаке.

Слова волчицы имели смысл. Разве не так повел себя Мейсон (не только в Черной Лощине, но и когда искал Мию)? Не по этой ли причине он привлек внимание паразита? Он оказался слабаком. Даже Слуга это понял; захватчик содрал струпья с гноящихся травм Мейсона, а затем поглумился над его неудачами. Слуга был силен ровно настолько, насколько силен хозяин, а хозяин оказался слабоват.

Но что значит быть сильным? Мейсон всегда верил, что знание – это сила, и поэтому стремился к нему любой ценой. Его это едва не погубило, а с Мией, возможно, случилось что-то похуже, и все же он не мог отрицать свою жажду ответов. Он старался подавлять свои порывы, сводя их к холодному клиническому восприятию, но эти лживые попытки лишь усиливали его уязвимость. Как же ему научиться принимать неизвестность? Если его затея спасти Мию оказалась ошибкой, тогда как понять, кому действительно нужна помощь?

Возможно, Мия никогда и не нуждалась в Мейсоне Эвансе.

Мучительная инверсия – она всегда выручала – грызла его совесть, как крыса прутья клетки.

Взгляд Мейсона остановился на девушке, лежащей без сознания на руках у Амы. Мия встала на его защиту. Он чувствовал ее присутствие, несмотря на бесконечный поток знаний, которые пронзили его разум, оказавшийся во власти Слуги. В эти несколько минут абсолютного, сокрушающего разум озарения он знал обо всем на свете. Мия забрала у него камень сновидений и сделала его целым лишь для того, чтобы разрушить себя и уничтожить монстра, завладевшего Мейсоном.

Как он мог быть таким равнодушным? Неужели Черная Лощина ничему его не научила? Почему он продолжал дергать за ниточки, невзирая на то, чем это может обернуться?

– Ладно, – признал он. – Думаю, стоит дать ей пару ответов. Чтобы она смогла разобраться.

Ама кивнула, и они вошли в зал, где Лом устроила за стойкой крепость из одеял и мягких подушек.

– Вы спите здесь? – спросил Мейсон.

– Иногда, – ответила она. – Когда не хочу оставаться дома одна. Горе творит странные вещи с разумом, даже когда не разрывает сердце изнутри.

Мейсон и Ама переглянулись. Знала ли белокурая волчица о сестре Лом?

– Простите, – машинально сказал он.

Ама уложила Мию и откашлялась.

– Извините, я на минутку. – Она протиснулась мимо Лом, ее взгляд потеплел, когда их плечи соприкоснулись. Бармен не сводила с нее глаз, и Ама ободряюще улыбнулась. – Мне нужно позвонить, найти одного человека. Возможно, он сможет помочь.

– Помочь? – Лом ткнула большим пальцем в сторону Мейсона. – Разве он не врач?

– Ее проблема не из области медицины.

– А? – Лом выжидающе смотрела на нее.

Ама замялась.

– Считай это своего рода духовным кризисом.

Бармен поморщилась, словно откусила лимон.

– Не думала, что ты из таких.

– Вовсе нет, просто… – Ама запнулась. – Прости.

Мейсон не понял, за что она извинялась, но волчица уже ретировалась в сторону уборной.

Лом обернулась к нему.

– Ладно, что приключилось с твоей подружкой?

– Понятия не имею, – нервно усмехнулся доктор. – Полагаю, она всегда была немного дикаркой. То есть сколько я ее знаю.

– Не роскошная богиня! – Лом закатила глаза. – Я говорю о той куче конечностей, лежащих без сознания на полу. Ну знаешь, твоя подружка Мия?

– Роскошная богиня, – пробормотал Мейсон, а затем, заикаясь, произнес: – Она уже была без сознания, когда я очнулся.

Слова, вылетевшие из его рта, прозвучали странно. Очнулся от чего? В мгновение ока все тайны вселенной заполнили его измученный рассудок, растягивая его до тех пор, пока он не начал трещать по швам. Секундой позже они исчезли, оставив после себя зияющую пустоту в груди. И все же он не стал бы отрицать, что с этой пустотой внутри чувствовал себя гораздо лучше.