Спец - Владимир Поселягин

Прошла неделя – и ни одного вылета, немцы в нашу сторону и не дёргаются. Конечно, приятно так думать, что они просто опасаются отправлять сюда свои высотники, зная, что здесь Кот, то есть я, но причина может быть и в другом. Однако на Москву немцы налёт повторили, практически в той же численности. Причём теперь им помогали наводчики, ракетами показывая важные цели. К утру-то их почти всех изловили, но налёт в этот раз дорого стоил, не помогли ни аэростаты заграждения, ни зенитная артиллерия. Сбито было девятнадцать, а высотники опять ушли без повреждений. Но и наши лучше подготовились к такому массированному налёту, и потерь в имуществе и людях было куда меньше.

И вот немцы вспомнили о промышленном районе Горького. В полночь нас, «ночников», разбудили по тревоге. Только высотники, численность не известна, но много. Уже через десять минут звено Светлова, четыре самолёта, и мой МиГ оторвались от полосы. Я, как всегда, работал в одиночку, поднимаясь в стороне от звена Светлова. Мы успели подняться на семь тысяч метров, когда обнаружили немцев, то есть не успевали набрать заданную высоту, и они, значит, просто пролетят над нами. Светлов рванул с набором высоты перед ними, а я стал наворачивать круги, стараясь побыстрее сократить расстояние между нами. А потом также погнался за немцами, имея преимущество в скорости. А вон и город вдали, немцы уже его почти достигли. Прижав ларингофон к шее, я запросил землю:

– Кот вызывает Берёзу. Берёза, ответь.

– Берёза слушает.

– Вижу восемнадцать «юнкерсов»-высотников. Прошу разрешения атаковать.

– Я Берёза. Кот, атакуй. Как слышишь, приём? Атакуй.

Моего юмора не поняли, тут всё равно атаковать нужно, если видишь противника, но раз есть приказ, то я стал подходить к замыкающему немцу поближе, чтобы расстрелять его в упор.

Я уверенно подошёл практически вплотную и заметил, как заволновались немцы, причём сразу во всех самолётах. Быстро проанализировав увиденное, я понял, в чём дело. Скорее всего, они за передовой слушали эти территории, используя мощные радиостанции, засекли наши с Берёзой переговоры и предупредили эту группу, мол, внимание, в воздухе Кот. Меня они не видели, значит, предположение верное. Это, конечно же, моя догадка, я многое умел с помощью амулетов, но не вставать на чужую волну и слушать. Как бы то ни было, медлить не стоит, город почти под нами. Поэтому я открыл огонь, дал две короткие очереди по левому и правому мотору. Один заглох, а второй, выбросив языки пламени, тут же потух, но дымил, и «юнкерс» пошёл вниз. А я обстрелял второй, ставший замыкающим. И он, вращаясь, понёсся к земле. Тут немцы все разом открыли бомболюки, видимо, приказ был, и бросились врассыпную. Пришлось связаться с землей:

– Берёза, я Кот. Сбил двух на двенадцати тысячах метров, остальные сбросили груз на окраине города и удирают. Преследую. Три гостя успели выпрыгнуть, ловите их у города.

– Принято. Бей их, Кот, не дай им уйти.

Последнее явно было личным напутствием того дежурного командира, который сидел за рацией и сегодня командовал обороной, именно у него были сосредоточены нити управления всей ПВО Горького и окрестностей. Ладно, выполняем. Только вряд ли я всех загоняю, топлива не хватит.

Пока мы переговаривались, я догнал третий «юнкерс», а потом и четвёртый, сбив их. Огненными комками они рухнули на землю. Потом догнал пятый и долго преследовал шестой и, сбив их, вызвал землю:

– Берёза, я Кот. Сбил шесть. Топлива осталось только на возвращение. Однако могу догнать седьмой, и тогда у меня уже будет вынужденная посадка. Сесть в темноте смогу без проблем, не поломав машину, гарантирую, но нужно разрешение.

– Я Берёза, добро, Кот, сообщи, где сядешь, вышлем топливо и механиков.

– Принял.

Сбив и седьмой, я сообщил об этом и пошёл на посадку, уведомив Берёзу, где примерно нахожусь. Просто квадрат на карте, без ориентиров. Немцы-то нас слушают, не хотелось, чтобы они прилетели, а на меня они жуть какие злые. Мотор стал работать с перебоями, когда я коснулся колёсами травы поля и покатил по нему, сбрасывая скорость. Сообщил Берёзе, что посадку произвёл и жду машину с топливом и механиком. Потом выключил необходимые тумблеры, отключая питание приборов, и, выбравшись на крыло, снял парашют. Аккуратно спустившись на землю, я посмотрел на два зарева пожаров, один довольно близко, в паре километров, второй вдали, всполохи виднелись на горизонте, и, довольно потянувшись, хмыкнул. Вроде в этот раз сработал чисто и не перегнул палку. Мог же я на двенадцати тысячах метров сбить семерых, пользуясь тем, что бомбардировщики не вооружены? Вполне мог, и пусть они в действительности на четырнадцати тысячах летели, где их и сшибал, но двенадцать – и точка. Тут и Светлова прикрыл, для него немцы вне досягаемости были, а я с трудом, но мог подняться и отработал их. На мой взгляд, неплохое объяснение. Странно, что только высотников прислали, почему обычных бомбардировщиков не было? Устраивали же те такие налёты на Москву, почему сейчас так не поступили? У меня было такое впечатление, будто это была проверка, пробный вылет. Если бы он прошёл благополучно, немцы прислали бы уже массированную группу самолётов. Как известно, промышленные предприятия Горького у них как кость в горле.

Ещё раз вздохнув, я оставил парашют на крыле и пошёл к новенькому «юнкерсу», который стоял в километре от меня. А вы что, думаете, я просто так затеял эту аферу с семью сбитыми? О нет, я решил, что в хозяйстве такая высотная машина точно пригодится, поэтому вырубил экипаж и взял управление на себя. Всё же опыт подобно-о двойного пилотирования у меня был. Сбил тот, седьмой, и пошёл на посадку, не на аэродром же мне его вести, там мигом трофей отберут. А посадил далеко, чтобы колеи приехавшие меня выручать не увидели. Добрался быстро, трость запасная в кольце была, но я её не доставал, без надобности, обувь у меня отличная, с высоким каблуком у укороченной ноги. Открыв люки, вытащил обоих членов экипажа, лётчика и наблюдателя, закинул их парашюты и шлемофоны обратно в люк и убрал «юнкерс» в амулет-кубик. Обыскав эту парочку и забрав у них всё ценное – ремни с пистолетами, документы, планшетку у пилота, шоколад в карманах нашёл, – я волоком потащил их «руками» за собой к своему МиГу. Там бросил их под крыло, связав обоим сзади руки их же ремнями, для надёжности, и, забравшись на крыло, сунулся в кабину, включил рацию, подсоединив штекер шлемофона, и вызвал штаб обороны ПВО:

– Берёза, ответь Коту.

– Берёза на связи. Что-то случилось? Машина уже выехала.

– Берёза, на меня двое немцев со сбитого самолёта вышли. Только они какие-то чумные, вроде пьяные, но не пахнет. Они даже оружие не доставали, я их разоружил, связал и по голове рукояткой пистолета дал, а те только мычат, говорить не могут.

– Понял тебя, Кот. Пленных заберут те, кто к тебе выехал. Врачи их проверят.

– Принято, Берёза. Жду.

Я залез под второе крыло, лёг на расстеленный парашют и, закинув ногу на ногу, покусывая травинку, стал ожидать. Наконец сканер подал сигнал, что по дороге скачет одинокий всадник. Он осмотрел пожар на месте падения самолёта и поскакал дальше. А так как я совершил посадку метрах в ста от дороги, всадник рассмотрел в поле силуэт моего самолёта и свернул ко мне. Это оказался милиционер. Метрах в пятидесяти от меня он спрыгнул с лошади и, вполне профессионально укрываясь за её корпусом и держа наган наготове, крикнул: