Можжевеловый Холм - Девни Перри

Но я рассчитывала на первую любовь отца: его имидж.

Его репутация всегда была для него приоритетом. Именно поэтому его отели назывались бутик-отелями. Он хотел, чтобы имя Уорд было известно экстравагантностью и эксклюзивностью.

— Мы договорились, — Нокс взял меня за руку. — Что бы ни случилось, мы разберёмся. Вместе.

Вместе. Я уставилась на его красивый профиль и позволила этому слову пронестись в моей голове.

Было ли это слишком хорошо, чтобы быть правдой? Моё сердце не выдержит, если всё это разлетится на куски. Потому что день за днём, ночь за ночью я влюблялась в Нокса все больше.

Может быть, я уже влюбилась по уши.

Проснётся ли он завтра утром и поймёт, что может иметь гораздо больше, чем я? Будет ли он обижаться на драму, которую я привнесла в его жизнь?

— Что? — Нокс толкнул меня в руку.

— Ничего, — я крепче сжала его руку, затем отпустила её, когда мы вышли на улицу.

Порыв снега ударил мне в лицо. Я задыхалась от холодного ветра, глубже зарываясь в пальто, а затем поспешила к своей машине.

— Садись. Я очищу окно, — он открыл мне дверь, и пока я заводила двигатель, он протер рукавом лобовое стекло.

Я включила печку, пока он чистил свой грузовик, а затем поехала через весь город к детскому саду. Ветер гнал снежинки по воздуху. Снег был такой густой, что я не могла видеть дальше, чем на квартал вперёд. Мои костяшки пальцев были такими же белыми, как небо, когда я въехала на парковку детского сада.

Нокс припарковался рядом со мной, ожидая, пока я заберу сына.

Я уже была в коридоре, когда до моего слуха донёсся голос Джилл.

— Она спит с ним.

Мои шаги замедлились, руки сжались в кулаки. Только не снова.

В детском саду ничего особо не изменилось. Джилл по-прежнему раздражала меня до чёртиков, но она боготворила Дрейка. И хотя каждый вечер мне приходилось вырывать его из её рук, я заставляла себя улыбаться, стиснув зубы.

Это был первый раз за несколько недель, когда я подслушала ее сплетни. Наверное, потому что она обычно была одна в детской.

Я ускорил шаги, добравшись до двери.

— Привет.

Глаза обеих женщин расширились. Чувство вины промелькнуло на их лицах. Да, они говорили обо мне. Сучки.

— О, привет, — Джилл держала Дрейка на бедре, что неудивительно. Она всегда носила его на руках.

— У него был хороший день? — спросила я, торопясь собрать его вещи.

— Да, он был идеален, — она поцеловала его в щеку. — Разве не так? Ты всегда идеален. Но он не спал днём. Так что мы просто обнимались.

Это означало, что она не уложила его, чтобы он мог вздремнуть после обеда. Это означало, что мне придётся уложить его спать пораньше и пропустить мое время с ним. Мои зубы начали свой ежедневный скрежет, когда я подошла забрать его из её рук.

— Привет, малыш.

Он увидел мои протянутые руки и тут же начал суетиться.

Как же мне всё это надоело. Какого чёрта? Она что, кормила его сахаром и весь день говорила ему, что я дьявол? Он будет в порядке через десять минут, но она словно промывала мозги моему ребёнку каждый день.

— Все в порядке, — Джилл покачала его. Но не отдала его. — Всего один крошечный сон, и ты вернёшься. Мы скоро увидимся.

Я заставила себя улыбнуться и вытащила его из её рук. Быстро поцеловав его в щеку, чтобы стереть поцелуй, который она оставила, я посадила его в автокресло. Затем начался плач.

Он просто ненавидел своё автокресло. Это была часть причины ежедневных театральных представлений, верно? Возможно, та поездка из Нью-Йорка на всю жизнь настроила его против этого сиденья.

— О, Дрейки, — напевала Джилл. — Я знаю. Мне это тоже не нравится.

Я ненавижу её. Я ненавижу её. Ненавижу её.

Как только он был пристегнут, я вышла из детской, не потрудившись попрощаться.

Дрейк плакал всю дорогу до двери, а когда мы вышли на улицу на снег, он только сильнее разозлился. Слезы заливали мои глаза, когда я затаскивала его в «Вольво». Затем я села за руль, разворачиваясь задним ходом.

Через квартал я посмотрела в зеркало заднего вида и увидела грузовик. В суматохе ежедневной возни в детском саду, я забыла, что он ехал за мной домой. Но по мере того, как дороги становились ледяными и снежная буря, казалось, усиливалась на шоссе, я радовалась его фарам каждый раз, когда смотрела в зеркала.

Ветер трепал стекла машины. Этот шум мало способствовал улучшению настроения Дрейка, и он продолжал плакать. Когда я наконец доехала до поворота на Можжевеловый холм, я вздохнула. Почти дома.

Только это был не мой дом, не так ли? Это был дом Нокса.

Я проделала весь этот путь, чтобы начать новую жизнь. Я переехала через всю страну. И чуть больше двух месяцев спустя я жила под крышей, которая мне не принадлежала. Говоря словами Джилл, я спала с ним. Что произойдет, если Нокс решит, что мы слишком обременительны? Что он захочет вернуть свою одинокую, легкую жизнь?

Каждое сомнение, каждая неуверенность терзали меня по дороге домой. Каждый день. Мои нервы подрагивали, как деревья на ветру, когда я ехала по гравийной дороге. Дом появился в поле зрения, я нажала на кнопку гаража, заезжая внутрь. Я вытащила Дрейка и перекинула ручку его сиденья через мою руку, когда Нокс припарковался на своём месте.

— Что случилось с Дрейком? — спросил он, выходя из своего грузовика.

— Ничего, — я отмахнулась от него.

Он знал, что это ложь, но промолчал, ведя нас к своему дому и закрыв дверь, когда мы все оказались внутри.

— Мы делаем пристройку к дому.

— А?

— Мне не нравится, что приходится тащить его через снег, чтобы попасть внутрь, — он нагнулся и отстегнул Дрейка, вытаскивая его. Только когда он оказался на руках у Нокса, плач прекратился.

Конечно, он перестал плакать. Он был со своим вторым любимым человеком.

Я была третьим, и то с натяжкой.

— Мемфис.

— Нокс, — я прошла мимо него, взяв автокресло и сумку Дрейка для яслей, в гостевую спальню.

Я была одна недолго. В комнате послышались шаги Нокса.

— Ты вышла из того детского сада на грани слез.

— Да, ну… — я поставила сумку на пол и вытащила грязные бутылочки. Не дай Бог, чтобы Джилл действительно сполоснула их для меня. — Это нормально.

— Почему это нормально?

— Потому что Джилл, воспитательница, любит Дрейка, — я вскинула руки. — Она любит его. Она его балует. И любая другая мать была