Запертая дверь - Александр Варго

– Давай быстрее! Он ползет к нам.

Артем не знал, что ему еще сделать. Курица зарыта, а хозяин продолжал приближаться к ним. Ну не надгробие же ей ставить. Парень встал с колен и перекрестился. Тварь на крыльце отдернула протянутую руку, будто дотронулась до горячего. Тихонов начал креститься чаще. Хозяин встал на четвереньки и зарычал, как пес. Артем отступил назад.

– Ни хрена не помогает, – прошептал Серега.

– Крестись, – сказал Артем.

– Чего?

– Перекрестись!

Сергей начал нескладно креститься. Он не знал, как правильно. То от пупа начинал, то справа налево, но раза с седьмого начало выходить гладко. Тварь шипела и скалилась, но не отступала. Поэтому трудно было сказать, что именно ее останавливало. Крестное знамение, их попятная или же все-таки курица у крыльца. Хозяин двинулся вперед. Он, словно червь, сполз по ступеням и воткнул руки в куриную могилу. Парни опешили, руки замерли на незаконченном знамении. Старик вынул руки с курицей, будто это не земля была, а жидкая грязь, оскалился, взял курицу в зубы и пополз задом к двери. Будто перемотка назад, будто кто тварь тянул в его логово. Тварь меняла свои облики один за другим. То это был гигантский ленивец, то дед Артема, то отец, то Цербер. Потом образы стали более узнаваемыми. Мишка, Тимофей, Вика, Наташа, Лида, Галина Анатольевна. Хозяин скрылся в непроглядной тьме раздевалки в образе Инны Лесковой.

– Он что, показал нам, кого убил? – Серега непрестанно крестился. Скорее уже на автомате, чем осознанно.

– Наверное.

Тихонов не увидел мамы. Хотя теперь был уверен, что ее смерть – дело рук банника. Тварь, будто подтверждая это, заревела.

Все стихло. Даже дождь прекратился.

Артем перекрестился в последний раз и посмотрел на небо. Тучи с невероятной скоростью неслись на север, обнажая звездное небо.

– Все? – неуверенно спросил Сергей.

Артем пожал плечами.

– Думаю, да.

– Он не умер? Он только успокоился?

– Нельзя убить то, что ни живо ни мертво.

– Но он успокоился?

– Если б я знал…

Серега улыбнулся. Нехорошо, как-то зло, будто хищник оскалился.

– Я знаю, как проверить.

* * *

Проскурин ходил по бане задом наперед и крестился. Все время крестился. Наверняка это было излишним, но он не хотел рисковать. Таблетки ни черта не помогали. Он уже «закидывался» ими скорее по привычке, чем для успокоения нервной системы. Сергей не испытывал такого потрясения с двенадцати лет, с того дня, когда к нему пришла Болотница. Но тогда с наступлением утра пришло облегчение. Сейчас же по какой-то причине он не чувствовал ничего подобного. Он буквально ловил на себе взгляды хозяина. Тварь сидела в своем укрытии и смотрела на него. Жрала курицу и смотрела. А что, если успокоение закончится, когда банник обглодает последнюю косточку, отрыгнется черными перьями и возьмется снова убивать людей? От этой мысли Проскурину стало еще страшнее. Он начал креститься с удвоенной силой. Открыл топку, перекрестился, сложил поленья, перекрестился, разжег, перекрестился.

– Слушай, Серега. Ты не должен этого делать. – Артем стоял в дверях. – В четверг будут готовы документы. А там можно продавать…

– Я же тебе сказал, это нужно мне.

– Я хотел у тебя спросить. – Тихонов переступил с ноги на ногу, не решаясь продолжить.

– Спрашивай. – Сергей перекрестился и задом отошел к двери.

– Ты давно на «колесах»?

Проскурин усмехнулся.

– Не дольше, чем живу.

– А сейчас?..

– Нет. Они не действуют. Я хочу проверить сам.

– Ладно. Я с тобой.

– Если ты… ты чувствуешь вину за то, что не вытащил меня тогда… Напрасно. Я знаю, что ты увидел ее.

Он чувствовал вину, он чувствовал себя ничтожеством.

– Я просто должен быть здесь.

Сергей и Артем перекрестились, по очереди спросили разрешения у хозяина искупаться и прошли в разогретое нутро бани. Раздевались неторопливо, аккуратно складывая вещи на лавку. Тихонов шагнул вперед, но вдруг остановился.

– Чего? – испуганно спросил Сергей.

– Распятье, – прошептал Артем.

– Что с ним?

– Снимай.

Тихонов снял цепочку с крестиком и уложил на аккуратно сложенные джинсы. Перекрестился и вошел в моечную. Проскурин пожал плечами и вошел следом. Все их движения выдавали напряженность и страх, будто их держали здесь под угрозой смерти. По сути, так оно и было. Разговор не клеился.

– По-моему, все нормально, – сказал Артем.

– Наверное. Может, тогда помоемся?

Тихонов пожал плечами.

– Помоемся.

Ничего не происходило. Вообще ничего. То есть как будто здесь и не жил никто. Они мылись как-то быстро, словно их торопил кто. Сергей настолько разнервничался, что кусок мыла то и дело выпадал из рук. В голове крутились какие-то пошлости по поводу мыла и наклонов за ним. Но смешно не было. Подняв мыло в очередной раз, он положил его на полку.

– Я все. – Артем перекрестился и задом пошел к раздевалке.

– Ага. Я тоже.

Сергей перекрестился и вдруг вспомнил, что мыло и ковш воды нужно оставить на полоке.

– Ну, ты идешь? – раздался голос Артема.

– Сейчас.

Проскурин взял ковш, зачерпнул из чана на печи и поставил на полок. Мыло взял и… То, что произошло, предсказать было нетрудно. Кусок мыла снова показал свой непокорный характер, он выпрыгнул из руки и, ударившись о стену, словно боб, проехал по мокрым доскам и упал под скамейку.

– Черт! – выругался Сергей.

– Что там?

– Я сейчас.

Проскурин был раздражен. Так все шло гладко, а это паскудное мыло… Он встал на колени и заглянул под скамейку. На него смотрели по-птичьи посаженные радужные глаза. Тварь захихикала. Сергей улыбнулся в ответ. Таблетки начали действовать.

* * *

Артем начал нервничать, когда услышал смех. Сам над собой смеяться Серега просто не мог, а появление там еще кого-нибудь значило, что все зря. Все то, что они проделали до этого, напрасно.

– Ну, ты скоро там?

Снова смех. Артем не знал поведения наркомана после употребления, но то, что оно близко к неадекватному, это ясно. Смех был из этой оперы.

– Серега?

– Сейчас!

Голос был каким-то странным.

– Давай быстрее, – как можно непринужденнее сказал Артем.

– Сейчас, я его только обдираю.

Внутри все похолодело. Тихонов схватил распятие с крючка и быстро надел на шею. Он снова превратился в маленького мальчика, увидевшего за спиной тонущего друга чудовище. Он начал пятиться к выходу.