Фату-Хива. Возврат к природе - Тур Хейердал

Взяв в провожатые одного симпатичного паренька из деревни, мы с Алетти отправились на штурм скалы и довольно легко добрались до широкой вымощенной площадки, с которой открывался великолепный вид на долину. Мы видели даже кусок пляжа. Дальше путь был посложнее; все же вертикальная трещина в гладкой скале позволяла достаточно надежно цепляться руками и ногами. У самой вершины трещина переходила в небольшой камин. Протиснувшись сквозь него, мы добрались до рассекающей вершину щели, через которую и впрямь был переброшен весьма шаткий камень. Соблюдая предельную осторожность, мы одолели этот мостик и выпрямились в рост. Замечательный кругозор! Вся долина простиралась перед нами, а внизу краснели среди листвы каменные великаны.

Вершина была расчищена и выложена плитами. Небольшую площадку ограждал бруствер из тяжелых камней. В ямках между ними лежали камни для пращи. Подобно некоторым древним народам Среднего Востока и Перу, но в отличие от народов Индонезии и Восточной Азии, древние маркизцы пользовались пращой на войне. Две маленькие наклонные трещины за бруствером были набиты плесневелыми костями и черепами.

Между культовой площадкой внизу и этим маленьким оборонительным укреплением явно существовала какая-то связь. В случае вражеского вторжения король со своими жрецами и приближенными мог занять позицию на вершине, оставив главные силы оборонять нижнюю террасу. Сумей противник все же занять террасу, дальше воинам надо было по одному протискиваться через камни. А с шаткого мостика ничего не стоило столкнуть их вниз, к истуканам.

Только голод и жажда могли принудить защитников к сдаче последнего бастиона. Видимо, так и получалось с ваятелями, когда предки нынешних островитян высадились на берег Пуамау и захватили долину.

Соблазнительно было посчитать нагроможденные в трещинах, позеленевшие кости останками исчезнувших каменотесов. Соблазнительно, но вряд ли верно. Этим костям было от силы несколько десятков лет. Скорее всего они очутились здесь в конце прошлого века, когда перед осклабившимися идолами происходили последние каннибальские ритуалы. Генри Ли еще застал людей, помнивших эти ритуалы. На культовой площадке обращал на себя внимание алтареподобный камень, один угол которого был оформлен одноглазой личиной. На поверхности камня было несколько чашевидных углублений, и местные жители утверждали, что эти ямки наполнялись человеческой кровью во время жертвоприношений.

Особенно интересной показалась мне лежащая фигура, напоминавшая скорее плывущего зверя, чем человека. Несравненный образец каменной резьбы. Только настоящий мастер-профессионал мог изваять эту симметричную, обтекаемую, гладко отшлифованную скульптуру. Я не мог ни с чем ее сравнить, ведь тогда мне еще не довелось видеть сотни заброшенных и забытых статуй в южноамериканских дебрях под Сан-Агустином. Когда же три года спустя я попал туда, то сразу обратил внимание на две большие каменные скульптуры точно такого типа: в позе пловца лежали на животе звероподобные фигуры с демоническими лицами и вытянутыми вперед коротенькими руками. Южноамериканские экземпляры можно было истолковать как символическое изображение обожествленного каймана. Но в Полинезии не водились ни кайманы, ни крокодилы.

Стремясь проверить все детали, я с помощью Алетти расчистил подпиравший эту скульптуру короткий цоколь. Алетти старательно скреб камень перочинным ножом, и мы с удивлением увидели высеченные на цоколе изображения двух сидящих на корточках фигур с поднятыми вверх руками. А между ними — два четвероногих зверя в профиль: глаз, рот, торчащие уши, длинный хвост.

Четвероногие звери! Сюжет для детектива. Каждому, кто занимался Полинезией, известно, что из четвероногих у полинезийцев были только собака и свинья, причем собака почему-то не достигла Маркизских островов. Но и не свинья была передо мной: длинный тонкий хвост торчал кверху, и только самый кончик его чуть изогнулся, как это бывает у кошек. Кошка… Нет, во всей Полинезии, да что там, во всей Океании, включая Австралию, кошки неизвестны. Собака? Художник мог видеть собаку на других островах. Но у полинезийской собаки был пушистый хвост крючком, а не торчащая тонкая палочка. Кажется, нож Алетти помог нам сделать новое открытие… Местные жители пришли посмотреть на нашу находку. Сами они, поднимая поваленную кем-то много лет назад статую, не заметили этих изображений.

Лишь много позже таинственный сюжет получил свое развитие. В свое время фон ден Штейнен забрал с культовой площадки наиболее искусно изваянную каменную голову и доставил ее в Музей народоведения в Берлине. И ведь я видел ее там, когда готовился к поездке на Маркизы, но не оценил ее значения и не присмотрелся к шее. Снова попав в музей много лет спустя, я исправил эту оплошность и увидел две скорченные фигуры и двух длиннохвостых четвероногих зверей — таких же, каких сам обнаружил на Хива-Оа. Фон ден Штейнен не заметил рельефы на цоколе поваленной статуи. Ему были известны только изображения на вывезенной им голове, сохранившиеся настолько хорошо, что он различил длинные когти на лапах и волоски на морде, усиливающие сходство с кошкой. Но поскольку кошек в Полинезии не знали, а хвост зверя не позволял назвать его собакой или свиньей, фон ден Штейнен заключил, что речь идет о крысе, последнем из трех млекопитающих, известных полинезийцам[8].

Крыса. Но какой же художник, пусть самый неумелый, изобразит крысу с гордо поднятой головой и торчащим кверху хвостом. И еще никто не видел, чтобы на древних монументах в честь богов или героев были высечены крысы. Два льва как символ власти изображались на цоколях древнейших статуй хеттов и других народов Среднего Востока. Две пумы высечены на цоколе красной каменной статуи в Тиауанако, изображающей светлокожего и бородатого короля Кон-Тики, легендарного вождя ваятелей, которые, согласно инкским преданиям, ушли на запад через Тихий океан. Но это все кошки, не крысы.

Поднявшись вместе с Генри Ли и маленьким французом к культовой площадке, островитяне вынуждены были пересмотреть свое прежнее убеждение, будто статуя изображает рожающую женщину. Мы услышали от Генри, что до недавней поры местные женщины, ожидавшие ребенка, приносили сюда тайком дары. Островитяне лишь несколько лет назад поставили прямо изваяние, поваленное то ли их дедами, то ли миссионером Кекелой. Поэтому три исследователя, побывавшие здесь до нас, не заметили рельефов. В торчащем цоколе они усмотрели ребенка, выходящего из чрева богини; при этом их не смутило ни отсутствие головы и конечностей у младенца, ни тот факт, что он очутился на уровне пупка. Правда, Линтон усомнился в объяснении островитян и заявил, что фигура очень уж отличается от остальных, вряд ли она изображает человека. Сам он не выдвинул никакой версии, только заключил: «Нет сомнения, что ваятель мастерски воплотил великолепный замысел»[9].

И Генри, и француз знали, что каменные статуи получили ограниченное распространение в полушарии, занятом Тихим океаном. Изваяния были найдены всего на нескольких островах, и почему-то все они расположены ближе к Южной Америке: остров Пасхи, Маркизы, Питкерн и Раиваваэ. Числом и размерами особенно выделяются статуи Пасхи, расположенного на полпути между Южной Америкой и остальными полинезийскими островами. На десятках тысяч других островов, разбросанных в Тихом океане, — ничего подобного. Спрашивается: почему изваяния сосредоточены в его восточной части?