Спутники Волкодава. Путь Эвриха - Павел Молитвин

— Позволь мне выйти замуж за звезду вечернюю!

— Поступай как хочешь, Варваруна. Тебе с ним жить, тебе и решать, — ответил отец.

Поскакали они в становище, и, едва подъехали к шатру, где вовсю шли приготовления к свадьбе, засияла на потемневшем небе первая звезда и чудным образом изменился облик беловолосого старца, скакавшего на лунно-белом жеребце. Вновь превратился он в пригожего юношу, от лица которого не могла оторвать взгляд ни одна женщина становища.

— Ты ли это, Ир-Таилар? — несмело обратилась к нему Варваруна.

— Я, славная моя невеста! Я жених твой — звезда вечерняя! Три дня буду я при свете солнца обретать облик старика, ибо непросто звезде стать человеком. А уж потом навсегда стану таким, каким видишь ты меня сейчас.

Возрадовалась младшая сестра, хлынули слезы из глаз старшей. Окинула она завистливым взглядом пригожего Ир-Таилара и огромный табун диких лошадей, покорно следовавший за ним, и завопила:

— Не ее ты жених, Ир-Таилар! Не ее, а мой! Ко мне ты спустился с небес, не к ней!

Пожал широкими плечами прекраснолицый юноша, покачал головой:

— К тебе я спустился, но послушалась ли ты моего наказа? Отвергла ты меня в образе старика седовласого, морщинистого, а сестра твоя приняла. За это полюбил я Варваруну и сделаю ее такой счастливой, какой не была до нее ни одна женщина. Тебя же теперь и знать не желаю.

Закричала Каинап, бросилась в тоске и досаде с лошади, ударилась оземь и превратилась в ночную птицу выпь, прозванную ухалом или водяным быком за то, что страшно ревет она, вечно оплакивая потерю лучшего в мире жениха…

Кари вздрогнула и открыла глаза. О Боги Покровители, ну почему нет ей от этого арранта покоя даже во сне? Ир-Таилар с лицом и фигурой Эвриха — это ли не наваждение? А кстати, куда сам-то чужак успел по-деваться?

Костер почти догорел, около него спал недужный мальчишка, но ни Эвриха, ни Алиар рядом не было. Девушка пробралась к костру, дунула на припорошенные пеплом уголья. Вспыхнуло пламя, Кари оглядела сопящих под овчинами чифлахов и решительно выскользнула из шатра.

Поплотнее закуталась в плащ, прислушиваясь к фырканью множества лошадей, сгрудившихся на краю балки. Света затянутой тучами луны и редких звезд было недостаточно, чтобы разглядеть второй шатер и немногих дозорных, оставленных для догляда за согнанными на ночь в одно место табунами, но даже и в полной темноте Кари сумела бы добраться до балки, где, по ее расчетам, следовало искать Эвриха и Алиар.

Зачем ей понадобилось их искать и что она будет делать, если поиски ее увенчаются успехом, девушка не думала. Спотыкаясь о неразличимые во мраке неровности почвы, Кари, сжав кулаки, шагала вперед, чувствуя, как к горлу подступает комок, а к глазам — слезы.

Предатели! Похотливые скоты! Как они могли? Как посмели тайно сбежать и предаваться своим скотским утехам, когда она… Она…

Она не позволит! Она скажет им… Она задаст этой наглой служанке, этой круглоглазой рабыне! Раскровянит рожу блудливому улигэрчи, этому горе-лекарю!..

Тихий протяжный стон, донесшийся откуда-то слева и снизу, едва ли не из-под ног девушки, заставил ее вздрогнуть и замереть на месте. И тут же все мысли о шумной и скорой расправе вылетели у нее из головы. Ой-е! Великий Дух, зачем же понесло ее в холод и мрак? Какую еще глупость собиралась она совершить?

Из балки, на краю которой Кари столь умопомрачительно быстро очутилась, снова донеслись стоны, счастливые всхлипывания и прерывистый шепот Алиар. Девушка распахнула плащ, судорожно рванула ворот халата. Краска заливала лицо, дышать было нечем, внутренний жар, казалось, вот-вот спалит ее. Она представила тесно сплетенные, голые, потные тела любовников, от которых отделяло ее не более дюжины шагов, и со всех ног бросилась бежать прочь от балки.

Брызнувшие из глаз слезы заливали лицо, ноги разъезжались на непросохшей от дождей земле, испуганные кони шарахались в разные стороны, а она, оступаясь и падая, все бежала и бежала. Но теперь девушка испытывала уже не ярость и гнев, а лишь непомерную боль и горечь, затопившие ее душу точно так же, как затапливают Вечную Степь осенние ливни и ночной мрак.

Переложив костяные квадратики в третий раз, Ньяра мысленно обратилась к Богине с просьбой о помощи и попробовала прочитать комбинации, сложившиеся из вырезанных на гадальных табличках символов. «Богатство» и «Месть» привычно заняли Средоточие Жизни, «Друзья» выпали за Черту Грядущего, а в Рассветный Угол на этот раз легли «Повелитель», «Весть» и «Любовь». Остальные кости образовали узор «Правильного беспорядка», указывающий на то, что завершающая фигура трехступенчатого хазиара «Господин» составлена верно. Ньяра подперла подбородок рукой и задумалась, бессознательно прислушиваясь к доносившимся из соседней комнаты звукам беседы Батара с заказчиком.

Супруга Цунзорная должна была в скором времени разрешиться от бремени, и предводитель «драконого-ловых» надумал поднести ей по этому случаю подарок ларец для драгоценностей, поручив изготовление его Батару, заслуженно считавшемуся одним из лучших мастеров-косторезов Матибу-Тагала. Работа была закончена в срок, и крышку изящного ларца, как и пожелал Цунзор-най, украсил вырезанный из слоновой кости барельеф, изображавший взятие Дризы воинами Хурманчака. «Драконоголовые», с тугом Цунзора в руках, устремлялись через пролом в могучей стене на улицы города, бесстрашно прорубая себе путь сквозь полчища защитников Дризы.

Преклоняясь перед мастерством Батара, девушка не могла без отвращения смотреть на новое изделие своего господина, ибо, несмотря на то что после падения Дризы прошло уже более двух лет, воспоминания об этом кровавом кошмаре все еще тревожили ее во сне и наяву. К шестнадцати годам она успела повидать многое: отец ее, бежав из Мельсины после скоропостижной кончины шада Менучера, далеко не сразу отважился везти свое многочисленное семейство в Дризу, и немало пришлось им поскитаться как по Саккарему, так и по южной части Вечной Степи, называемой кочевниками Полуденным краем. Прежде чем оказаться в Дризе, Ньяра побывала в саккаремских городах, захваченных мятежниками Тайлара Хума, и пограничных крепостях, из года в год отражавших набеги кочевников, но все виденное ею, равно как и слышанное об ужасах войны, не шло ни в какое сравнение с тем, что пришлось пережить ей самой после того, как «драконоголовые» Цунзора и «беспощадные» Кугинука ринулись в проломы стен, образовавшиеся после Огненного Волшебства, сотворенного Хурманчаковым магом Зачахаром.

Девушка говорила Батару, что убийцы Цунзора не встретили на своем пути никакого сопротивления. Сражения не было и в помине: грабители и насильники брали все и вся, поскольку никому и в голову не могло прийти, что они могут ворваться в надежно защищенный неприступными стенами город. Она рассказывала мастеру-косторезу обо всем, что ей пришлось пережить: о гибели отца и слуг, о том, как саму ее, не знавшую еще мужских ласк, истязали и насиловали «драконоголовые», страшно надругавшиеся у нее на глазах над матерью, сестрой и служанками. У Ньяры почти не было тайн от своего господина, Батар не имел причин сомневаться в ее правдивости, и все же, выслушав рабыню, он не стал вносить изменения в сделанные для крышки ларца эскизы. В ответ на ее упреки он только промолвил: «Победители пишут историю так, как им выгодно», и, наверно, был по-своему прав — вряд ли Пунзор беседовал бы с ним столь ласково, если бы барельеф для его ларца был вырезан в соответствии с пожел ниями ненавидевшей девушки.