Не время умирать - Ян Валетов

– Так за что спасибо?

– Если бы не ты…

– Слушай, жрица, – Книжник подвигал лопатками, устраиваясь поудобнее на легком твердом каремате. – Я просто сделал, что должен был сделать. Не о чем тут говорить. Ты бы, наверное, сделала то же для меня…

В свете лучины Тим увидел, как она усмехается. Он не назвал бы эту улыбку веселой.

– Не знаю, – отозвалась она едва слышно после небольшой паузы. – Может быть, и сделала бы. А может, и нет. Но тебе я обязана жизнью, а я никому никогда не была ничем обязана.

– Я знал Айшу, – сказал Книжник. – Так что я немного в курсе, как у вас там все устроено.

– Было устроено, – поправила его Сибилла.

Малыш захныкал, зачмокал губами, и жрица снова дала ему грудь.

– Было, – подтвердил Тим. – Там теперь все в смысле «было»…

– Кроме нас, – сказала жрица серьезно. – Мы живы, а значит, и Сити все еще жив. Сейчас Сити – это мы. Поэтому у бэбика есть шанс, а иначе…

– Ты о чем?

– В Сити я не кормила бы этого бэбика грудью, – продолжила она. – Когда у любой из Верховных жриц рождается мальчик, его отдают кормилице, и позже, когда ребенок подрастет, его воспитанием занимаются лучшие воины. Он был бы уже не моей заботой, а заботой племени. Жрица должна обязательно родить герлу. Дальше – по желанию. Но мальчики в зачет не идут.

Она посмотрела на сына, и на краткий миг на ее татуированном лице появилось выражение такой нежности и любви, что Книжник не поверил своим глазам.

– А мне нравится этот мальчик…

– Он похож на тебя, – сказал Тим.

Она не ответила. Рассматривала сына у своей груди и мерно покачивала крошечное тельце, нежно и в том нужном ритме, что инстинктивно подбирает только любящая мать.

– Все странно… – Сибилла подняла взгляд на Книжника. – Я сейчас здесь, рядом со своим сыном и могу держать его на руках только потому, что моего племени больше нет. Меня спасли и хранят от Беспощадного два олдера из племени Парка, племени наших извечных врагов. Таун объединился со Стейшеном, потому что Стейшен развязал войну за власть… Наверное, Беспощадный решил пошутить над нами.

Она замолчала, и Книжник тоже молчал – что он мог ответить?

– Наш мир рухнул, – она погладила ребенка по щеке, и Тим обратил внимание, что у нее очень чистые руки, это прямо бросалось в глаза. Он невольно глянул на свои – заскорузлые от грязи, исцарапанные, с обломанными ногтями. – Он рухнул, как дома под грузом льда в ту ночь, когда я умирала в родах… Может, для того ты и пришел со своим лекарством, чтобы старого мира не стало?

– Старый мир никуда не делся, Сибилла. Но у нас появился шанс все изменить.

Натруженная спина продолжала гудеть, Тим ощущал каждую мышцу – от затылка до ягодиц. Ему казалось, что они живут своей жизнью, устраиваясь поудобнее на жестком каремате.

А Бегун продолжал возиться у тележки, пытаясь загрузить как можно больше взрывчатки. Через пластиковую занавесь не было видно, что именно он делает, – просматривался только силуэт в свете костра, но было слышно, как вождь кряхтит и ругается шепотом.

Жрица проследила за взглядом Книжника.

– Бегун – хороший чел, – сказала она примирительно.

Тим только хмыкнул.

– Он хороший чел, – повторила Сибилла настойчиво. – Он сильный, опытный и умный. Умный не так, как ты, Книжник, иначе, но умный. В чем-то он умнее и меня, и тебя. Ты живой, потому что тебе везет, а он – потому что умеет выживать.

– У нас с ним свои старые счеты. Если у Бегуна появится возможность, он вцепится мне в горло в тот же момент. Я с ним вместе вырос, я его знаю.

Он хотел сказать, что люди не меняются, но запнулся в самом начале фразы.

Люди меняются. Кому, как не ему, прожившему с последнего лета десять жизней, было это знать?

Белка изменилась. Он изменился. Мир изменился. Почему же не мог измениться Бегун? Только потому, что Книжник не мог в это поверить?

Жрица словно услышала его мысли.

– Все меняется, – сказала она. – Только мертвые не меняются никогда. Ты удивишься, но вы с ним похожи…

Тим действительно удивился и попытался отшутиться.

– Мы с ним? Типа два олдера?

Сибилла покачала головой.

– Нет. Вы оба не хотите жить по чужим законам, вы хотите, чтобы другие жили по вашим. Вы – разные и одинаковые одновременно, Книжник.

– Он виноват в смерти герлы, которая была для меня всем, – сказал Тим нехотя. – Он мой враг навсегда. Я бы убил его, но мне позарез нужно знать, что с ним не так.

– Навсегда – это очень долго… Если бы ты пришел в Сити и попал ко мне в руки, то закончил бы жизнь в Зале Жертв на крюках выпотрошенной тушкой. Все согласно Закону нашего племени. Но я же не враг тебе, Книжник?

Книжник замолчал.

У него в запасе были десятки историй про Бегуна.

И одна из них была весьма поучительной. Правдивый рассказ про то, как худой узколицый кид, задохлик, который только и умел, что быстро бегать, стал одним из вождей Паркового племени. Как он победил в смертельной схватке трех других претендентов, которые были сильнее и крупнее его, но ни один из них даже рядом с Бегуном не стоял по хитрости, коварству и жестокости.

Можно было вспомнить о том, как Бегун подчинил себе не самого глупого Облома, с какой легкостью управлял Ногой и Свином – где хитростью, где силой, где обманом. Как использовал свою безграничную власть, чтобы манипулировать племенем Парка – запуганным, покорным и безграмотным стадом.

Все, что он делал, чтобы удержать власть, было отвратительно, тут оценка Книжника оставалась прежней. Но новый Книжник, переживший смерть любимой, научившийся убивать и выживать, освоивший науку манипуляции, был мудрее чела, выросшего на морали из старых книг и журналов. Не умнее – мудрее. И этот мудрый Книжник научился задавать себе вопрос: а что бы в таких обстоятельствах сделал он сам?

И ответ зачастую приводил Тима в ужас.

Потому что нет ничего ужаснее выбора между меньшим и большим злом, но мир устроен так, что зло – это единственное оружие против зла.

Белка объясняла суть такого выбора одной короткой фразой: «Добрый – значит мертвый!» и одновременно была для него самой доброй герлой в этом сраном мире. Никого добрее и лучше ее Книжник не встречал. И очень сомневался, что встретит.

– Он хороший чел, – повторила Сибилла. – Ты поймешь.

– Беспощадный мне свидетель, – прошептал Книжник, проваливаясь в сон, – я хочу, чтобы ты оказалась права… Но ты не права.

Он проснулся от того, что кто-то верещал.

Если бы так верещала герла, Книжник бы не удивился, но визжал чел. Орал дурным голосом, словно его резали на части.