Последний билет - Ника Тян

в лицо, Кристина снова ударила, потом снова и снова. Лицо Кирилла стало похоже на кровавое месиво. Она остановилась, только когда нож застрял в его голове и она не смогла его достать. Тогда она с оставшейся злостью ударила ладонью по рукоятке, еще глубже загнав лезвие в глазницу, в которую пришелся самый первый удар. Смерч вышел из нее. Кирилл смотрел единственным уцелевшим глазом на застывшую Кристину. Она бессильно опустилась на пол рядом с ним.

Глядя на пошарпанную деревянную рукоятку ножа, точащую из его одноглазого лица, Кристина думала о том, что это был единственный нож, которым было удобно чистить картошку, а теперь придется от него избавиться. Джек сел рядом с ней, но Кристина не обратила на него внимания. Джек тихонько заскулил. Кристина, с трудом оторвав взгляд от ручки ножа, посмотрела на собаку и, слабо улыбнувшись, погладила пса по голове. Тот, помявшись немного, улегся рядом с ней на полу и положил ей голову на колени.

Пятно мочи расползалось на брюках у того, кто еще совсем недавно шел по парковке так, словно всегда знает, что нужно делать. Как она могла поверить в него? Ведь она именно поверила в него и еще в ту, что смотрела из отражения в зеркале машины. И вот она сидит на полу рядом со своим героем в обмоченных штанах. Всего одну ночь прожила ее новая версия, чтобы потом быть жестоко убитой тем, кто помог ей родиться. Наверное, если бы можно было, она бы убила его еще раз, а потом еще раз… Может, на двадцатом разе бы пришло облегчение. Сейчас все, что она чувствовала, это запах крови и мочи, от которого подташнивало. Встать не было сил, и Кристина продолжала сидеть на полу прихожей, пытаясь не замечать этот противный запах.

“Так вот он запах победы.”

Казалось, Кристина была бы согласна сейчас поменяться местами с кем угодно, даже с Кириллом. Лучше уж лежать на полу остывающим трупом. Почему она все еще живет? Почему не прекратила эти страдания? Инстинкт самосохранения держит ее в свой власти. Она чувствовала себя марионеткой в руках этого беспринципного и безжалостного кукловода, который будет тащить вперед несмотря ни на что, который заставит ползти, даже если будут переломаны ноги. И она будет ползти, превозмогая боль, даже не зная зачем. Движение ради движения? Ведь многие просто терпят свою жизнь. Терпят именно эту, одну единственную, но совсем не короткую из-за страданий, жизнь. Терпят и ждут конца. Это невыносимо бессмысленно. Кому на потеху это было задумано? Что за “голодные игры” вселенского масштаба?

– Вот ты можешь мне объяснить, – спросила Кристина, словно Кирилл все еще мог отвечать, несмотря на то, что от его губ остались лишь алые лоскуты, а язык был располовинен до самого основания, – почему вы, ну, мужчины, так презираете, тех, кто любит вас безответно? Ведь вы действительно именно презираете, если не можете ответить любовью. Нужно же себя считать ничтожным, чтобы презирать за любовь к себе. Как же вас можно любить, если вы считаете сами, что это унижение? Даже слабость к российским мелодрамам и пошлым романам в ваших глазах не такой позор, как любовь к вам. Такое чувство, что даже от той, которую любите, вам не нужна любовь, вы просто готовы ее простить, да, именно простить. Но стоит вашим чувствам хоть каплю остыть, как прощения нет, и уже готовиться самое жестокое наказание за любовь.

Кристина смотрела на изуродованную голову, словно ожидая, что она повернется, чтобы парировать. Но Кирилла ни капли не возмущало обвинение в том, что он сам себя считает ничтожеством, не достойным любви.

– Да, знаю, тебе нечего возразить. Говорят, мужчинам ни в коем случае нельзя показывать свои слабые места, потому что сильный пол не упустит случая применить свою силу, чтобы как следует врезать при необходимости по этим слабым местам, – лицо Кристины скривила улыбка. – Но теперь-то тебе нечем ответить, так что расскажу тебе про “Игора”.

Было мне тогда лет десять. Он был старше на два года, и, конечно, казался мне невероятно взрослым и самым крутым и поэтому недосягаемым для меня. Он носил прическу “шторки” и серебряную серьгу в ухе. Тогда никто так не ходил. Некоторые ребята распускали слухи, что он гей, а некоторые говорили, что у него какая-то болезнь и отец подарил ему эту серьгу, потому что серебро очищает кровь. Ему же, казалось, было все равно, кто что говорил. Он мало с кем общался со двора, а еще поговорили, что его отец в 90-х был бандитом. Это тебе не девчонок на машине катать. Честно говоря, не могу припомнить, чтобы кто-то еще мне казался таким благородным и сильным духом, как этот мальчик. Тогда я не знала еще про Татьяну Ларину, и поэтому решила написать ему о своих чувствах. Я оставила под дверью конверт, в котором была короткая записка с признанием в любви, моя заколка в форме сердечка и блестки. Не знаю, зачем я насыпала блестки… Видимо, чтобы выглядело торжественно, ведь новость о моей любви должна была быть для него большой радостью. Представь себе, мне хватило ума еще и подписать свое имя на конверте. Но это было, пожалуй, не самое позорное. Понимаешь, имя Егор было большой редкостью в то время. В классе не было ни одного Егора, да и вообще я больше Егоров никогда до него не встречала. Интернет не мог тогда предотвратить роковую ошибку, и в своем признании я написала “Игор”. Не надо ржать. Думаешь, умный такой? Честно сказать, не знаю, какой реакции я ждала от “Игора”. Позже узнала от своего друга, который общался с моим идолом, что тот сильно смеялся с меня, моего признания, блесток и ошибки в имени. И это еще мой друг смягчил для меня новость. Тем не менее, я довольно красочно представила эту картинку и, признаюсь, до сих пор ее вижу. Мой друг был сильно разочарован моим поступком, сказал, что не ожидал, что так глупо себя поведу. Его отношение ко мне и правда изменилось после этого дурацкого конверта. И это было красноречивым доказательством того, что я действительно опозорилась. Ну ты тоже сделай лицо попроще, не тебе в обосцанных штанах смотреть на меня свысока.

Кристина грустно улыбалась.

– Знаешь, мне как-то приснился странный сон, который я все никак не могу забыть. Там я была вроде бы старше. И у меня был мужчина, может, даже муж. Не помню, что он сделал такое, но я ему сказала,