Прекрасно в теории - Софи Гонзалес

– Ты написала свою собственную характеристику? – спросила она, потянувшись за ним.

Я кивнула и сунула полную с горкой ложку мороженого в рот.

– Я думала, – ответила я с набитым ртом.

– Это я уже поняла, – сказала девушка, всматриваясь в слова. – Они становились полными придурками из-за сериала «Как я встретил вашу маму».

– Думаешь? – спросила я, передавая ей ведерко. – А теперь у меня травма. Что очень замечательно.

– Тебе следует подать на них в суд, – согласилась она, а потом прикусила язык c глупой улыбкой на лице. – Итак, объяснишь мне?

– Это что-то между тревожной и тревожно-избегающей привязанностью, – сказала я. – Это редкость.

– Как и ты!

– Спасибо. По сути, такие люди противоречивы. Они хотят быть ближе с людьми, но также боятся этого. Их эмоции путаются, и они одновременно хотят быть рядом и как можно дальше. Например, если ты чувствуешь себя отвергнутым, тебе хочется стать еще ближе, но когда это случается, ты оказываешься в ловушке.

Эйнсли удивленно уставилась на меня, а затем подобие содержательной мысли отразилось на ее лице.

– Окей, думаю, это объясняет ситуацию с Брук.

– Что ты имеешь в виду?

– Ты сходила по ней с ума годами. И никогда не чувствовала себя в ловушке, так?

– Да.

– Так, а она не была влюблена в тебя. Без обид. Так что ты всегда оставалась в фазе «Я хочу быть ближе», верно?

Я уставилась на нее.

– О, боже. Ты гений.

– Верно. – Она махнула ложкой в мою сторону. – Но при чем здесь родители?

– О. Ну, твой стиль привязанности формируется в детстве. Избегающие хотели добиться любви родителей, но их родители и были теми, кто заставлял их добиваться любви.

– В этом есть смысл. Итак, думаешь, ты ищешь любовь родителей, потому что они не позволяли тебе болтать во время сериала?

– Ага.

– А не потому, что они ругались на весь дом почти каждый день, когда мы пытались заснуть?

– Хм-м. Наверное, такой вариант тоже допустим.

– Допустим. – Эйнсли передала мороженое обратно мне, и я вцепилась в ведерко. – Черт. Теперь-то что?

Я поставила ведерко на пол, а она развела руки, чтобы заключить меня в объятья.

– Господи, ты ходячее беспокойство. – Она засмеялась мне в волосы, качая меня. – Такая сердцеедка.

– Что мне делать? – спросила я, уткнувшись ей в грудь.

– Ты у меня спрашиваешь?

– Ну, я не могу попросить совета у шкафчика восемьдесят девять.

Мы оторвались друг от друга и засмеялись.

– Тебе нравится Броэм? – спросила она.

Вздохнув, я откинулась назад и упала на матрас.

– Я не знаю. Возможно.

– Ладно. Ну. Какого цвета его глаза?

– Они красивого темно-голубого цвета. Даже темно-синие.

– Что он думает о мороженом Phish Food?

– Он предпочитает тирамису.

– Когда последний раз ты видела, чтобы он улыбался?

Ни секунды не медля, я ответила:

– Когда он спросил, расстроюсь ли я, если он не сойдется снова с Вайноной.

Эйнсли ненадолго затихла. Когда я снова взглянула на нее, она уставилась на меня, приподняв брови. И тогда я поняла.

– Ого. Кажется, он и правда мне нравится.

– Ага, думаю, да.

Ладно. Вот дерьмо. Кажется.

Мне нравится Броэм.

У меня чувства к Александру Броэму.

Александр Броэм с его спорами, постоянно серьезным лицом и дерзостью.

Александр Броэм с его чувствительностью, проницательностью и способностью придавать всему сказанному мной смысл и важность.

Александр Броэм с его слишком голубыми глазами и красотой, сдержанной улыбкой и тонкими пальцами.

Александр Броэм с его диким караоке в машине, любовью к ужастикам и импульсивными решениями, типа того, чтобы посидеть на дереве во время ливня.

Но если мне и нравился Александр Броэм, что это говорило обо мне?

Я попыталась представить реакцию папы на Броэма, если бы тот снова пришел в его дом. Реакцию нашего клуба, когда я объявлю, что я, девушка, встречаюсь с парнем. Мировую реакцию, когда я, находясь на ЛГБТ-мероприятии, расскажу о своем парне.

Я даже не осознавала, что раньше у меня существовал такой страх. Но теперь, когда думала об этом, мой желудок так сжимался, что стало ясно – это находилось в моем подсознании уже долгое время.

Я подхватила свой блокнот, посмотрела записи, и у меня закружилась голова. Но я откинула все тревожные мысли.

– Ну, знаешь, – сказала я. – Все равно из этого ничего не получится.

Эйнсли, всегда терпеливая Эйнсли, кивнула.

– Почему нет?

– Потому что у него тревожный тип привязанности, а у меня, скорее всего, избегающе-отвергающий, поэтому ничего не получится. Это будут токсичные отношения, такие же как у него с Вайноной. Мы прижмем друг друга к стенке. Я взбешусь, а мои психи взбесят его, а потом его психи еще сильнее взбесят меня и так далее.

– Ты уверена, что у тебя избегающе-отвергающий тип?

Я покачала головой.

– Мне нужно сделать пару тестов, чтобы быть уверенной. Но если это так, все кончено. Если только мы оба не согласимся работать над собой и совершим большое усилие. У нас пока нет никаких обязательств, поэтому, скорее всего, легче не продолжать, пока не стало хуже.

– Дарси?

– Что?

– Не пойми меня неправильно, но у меня была мысль. Я знаю, что тебе очень интересна тема с отношениями. И ты очень хороша в этом, не пойми меня неправильно.

Мне не нравилось, к чему она вела. Комплименты так не начинаются.

– Хорошо?

– Но… не думаешь, что ты специально ведешь себя с людьми отстраненно и холодно, чтобы не привязываться к ним?

Я надула щеки, думая. Казалось, я получила обратную связь от шкафчика восемьдесят девять? Потому что это была правда в глаза.

– Может?

Может, Брук была для меня фантазией. Той, которая воодушевляет, и при мысли о ней ты затаиваешь дыхание, но прежде всего она приносит спокойствие. Хотя она не была моей воображаемой женой. Она была моей лучшей подругой, настоящим человеком. И в действительности я не помогала ей расти и не зажигала в ней огонь так, как она этого заслуживала или в этом нуждалась.

Эйнсли схватила подушку и, прежде чем облокотиться на нее, взбила на коленях.

– Не бойся тяжелых эмоций, хорошо? Просто позволь этим чувствам появиться, даже если всего на вечер. Посмотришь, что из этого выйдет.